Ра - Тур Хейердал

Какое блаженство расслабиться и лежать в дружеском лоне притихшего океана, созерцая те самые картины, какие созерцали мореплаватели и землепроходцы тысячи лет до нас. Люди современного большого города ослеплены уличным освещением, они лишились звездного неба. Космонавты пытаются вновь обрести его.

Меня клонило в сон. Мы решили, что не мешает всем поспать, кроме вахтенного. На нашу долю выпало немало тяжелых дней, и неизвестно, что нас ждет. Новая буря грозит нам большими неприятностями. Ахтерштевень совсем ушел под воду, а задний торец и правую стенку каюты-корзины мы обтянули брезентом, потому что каскады с кормы поливали водой тех, кто спал головой назад. Без особого удовольствия вспоминал я последние дни перед тем, как пошла более ровная зыбь.

После того как мы у островов Зеленого Мыса остались без обоих рулевых весел, Юрий и Жорж придумали временное решение: ночью на вахту заступали двое, и они кое-как правили лодкой, потравливая и выбирая шкоты паруса. В конце концов все сводилось к тому, чтобы держать корму к ветру и парус был наполнен, а не полоскался и не бил о мачту. В первые ночи после островов Зеленого Мыса нас преследовали могучие валы, они с грохотом разбивались о задний торец каюты выше брезента и скатывались через борта. От непрестанной бомбардировки в изголовье было трудно уснуть, а только заснешь – тебя уже поднимают, выходи на палубу, в ночной мрак, сражаться с огромным восьмиметровым парусом, который опять вывернулся. Бушуют волны, хлещет парусина. Нас бросало, как марионеток, на кувшины, мы шатались между каютой и фальшбортом, словно боксер после второго нокдауна. Спина и лицо в струях соленой воды.

Что, не успел вернуться в спальный мешок, снова выходить?.. На палубе лежит завтрак – четырнадцать летучих рыб. Семь корифен за час наловил! Куда столько, Жорж! Абдулла всего не съест. Пусть плывут с нами, будет свежая рыба, когда захотим. Две ушли в пруд на корме, одна плавала под мостиком, третья забилась под кормовую поперечину. Долго длился поединок между рыбами и людьми, которые ловили их в воде руками. Что ни рыбина, то скользкий, тугой комок мышц. Одной рукой за тонкий хвост, другой за жабры – теперь уже не уйдет с волной за борт. Вдруг сорвался поперечный брус, на который опирались стояки мостика. Раздался треск, и весь мостик перекосился. Веревок, веревок! Вода захлестывает с головой. Молодцы, ребята! Теперь уже не лопнут. Ну как, доволен, Карло? Это же совсем как в Альпах. Эй, Жорж, да ты спишь сидя. Давай-ка, мы отнесем тебя в постель. Черт, до чего руки ноют.

Что это – я сплю? Нет, только дремлю. Мы еще на «Ра»? Конечно, я слышу скрип папируса. Но небо звездное, кругом океанский простор.

Вспоминая эти первые дни после архипелага Зеленого Мыса, трудно было даже их разделить, они сливались в одно. Но в дневнике я читаю про 20 июня, что это самый тяжелый день с начала рейса. 21 июня записано, что за все плавание не было худшей ночи. А следующий день был ничуть не лучше. И однако без руля и паруса, с основательно тормозящим ход плавучим якорем мы все же прошли за день в сторону Америки 31 морскую милю, или 57 километров; правда, это была самая маленькая цифра за весь рейс. 22 июня кормовая поперечина, зарываясь в воду, так упорно сбивала нас с курса, что пришлось Жоржу, надев маску для ныряния, отпилить под водой конец бревна.

Мы работали втроем, в это время к лодке подошло около десятка черно-белых дельфинов, они затеяли игру так близко, что хоть рукой погладь. Резвясь около самых связок папируса, они кувыркались так бесшумно, так легко, словно это были мыльные пузыри, а не стокилограммовые крепыши. Жорж весь висел за бортом, мы с Абдуллой сидели на притопленном борту, и нас время от времени захлестывало до подмышек. Мы встретились с дельфинами в их родной стихии, они нас не трогали, и мы не мешали им играть в нашей общей большой ванне.

В этот день мы впервые обнаружили, что разбивающиеся о каюту волны проникают в щели, и по полу текут струи воды. На дне радиоящика стояла лужица. Пол каюты так сильно кренился вправо, что ребята стали разворачивать матрасы поперек.

Странная погода выдалась 25 июня. То похолодает, то опять откуда-то несет жаркий тропический воздух. Раза два волна горячего воздуха приносила явственный запах сухого песка, такой знакомый мне по Сахаре. Если бы я не полагался на наше счислимое место, можно было подумать, что нас несет мимо какого-то засушливого побережья. В ту ночь море разбушевалось, как никогда. Пришлось переносить все, что поддавалось переноске, еще ближе к носу. Наши спальные ящики подмывало водой, хотя «Ра» элегантнее, чем когда-либо, переваливала через беспорядочные волны, как будто мы летели на ковре-самолете.

И вот мы наконец вошли в область более тихой погоды: свежий ветер, солнце, мертвая зыбь, ровный Восточный и северо-восточный пассат – словом, стихии вели себя так, как и подобает в этих широтах. С переменой погоды появилась и первая акула. Она подошла встречным курсом и проскользнула так близко от свешенных в воду ног Жоржа, что он их очень быстро подобрал, но акула спокойно проследовала дальше и исчезла за кормой.

Двадцать восьмого июня выдался один из лучших дней за все плавание. Каждый был занят своим делом. Жорж сидел в дверях каюты и обучал Абдуллу арабской грамоте. Кто ловил рыбу, кто заполнял свой дневник. Вдруг раздался ужасный вопль. Кричал наш невозмутимый Норман. Он пошел на нос спустить в воду злополучное заземление, и вот теперь сам, с искаженным лицом, за бортом, как парализованный, не в силах вытащить ноги на палубу. У всех в голове мелькнула одна мысль: акула! Мы подняли его на борт. Ноги целы, зато сплошь опутаны розовыми арканчиками большого «португальского военного кораблика». Норман был без сознания, когда мы внесли его в каюту, и мы дали ему лекарство для сердца.

– Аммиак, – всполошился Юрий. – Нужен аммиак, чтобы нейтрализовать кислоту, которая разъедает ему кожу. В моче есть аммиак, ребята, вы уж постарайтесь!

Два часа Юрий смазывал кожу Нормана мочой из скорлупы кокосового ореха. Бедняга корчился от дикой боли, наконец забылся. Казалось, вся нижняя часть его тела и ноги нещадно исхлестаны плеткой. Очнувшись, Норман посмотрел сперва на свои ноги, потом на пузыри пены на пологих лоснящихся волнах и закричал, словно пьяный:

– Глядите, что делается, кругом сплошь «португальские военные кораблики»!

Миска горячего фруктового супа помогла ему прийти в себя. На следующий день Норман все еще был не в форме и ни с того ни с сего напустился на Жоржа. Впрочем, еще до вечера они помирились и сели вместе петь ковбойские песенки.

Тридцатого июня мы опять вошли в загрязненную область океана, целый день обгоняли черные комья мазута. А вечером далеко позади нас вынырнула из воды великолепная круглая луна. Лунные блики на желтом папирусе и бордовом парусе... Незабываемая ночь! Да только очень быстро поблекли звезды на востоке. Давно минул май, вот и июню конец, а мы не тонем, сами плывем и везем несколько тонн полезного груза.

Первого июля мы увидели на северо-западе пароход, весь в мачтах и лебедках. Следуя курсом на юго-восток, он прошел совсем близко от нас. Где-то здесь пролегала магистраль между США и Южной Африкой. Стоя на мостике, на каюте, на перекладинах мачты, весь экипаж «Ра» жадно впитывал взглядом эту примету нашего, двадцатого века. Вот последняя мачта скрылась за горизонтом, мы опять остались один на один с океаном. Жорж что-то грустно напевал на мостике. Вдруг он закричал: