Шпион особого назначения - Андрей Троицкий

Однако попутчик оказался человеком на удивление равнодушным к подобным байкам, он флегматично чистил яблочко перочинным ножом, пялился в окно, из вежливости кивал головой. Только заметил вслух, что иметь любовницу в Бресте для жителя Москвы неудобно и дороговато, на одних железнодорожных билетах обанкротишься.

– У меня любовницы не только в Бресте, – самодовольно улыбнулся Спицын. – Господи, где их только нет. Работа разъездная, я налаживаю оборудование в колбасных цехах. А коллективы везде женские, так что… Так что, приходится налаживать не только оборудование. Отношения с женщинами я рассматриваю вроде как свою работу. Как некое дополнение к основным обязанностям. Впрочем, с годами все так перепуталось, что уже не поймешь, где основная работа, а где хобби.

– Да, вам позавидовать можно, – кивнул Петров. – Только себя беречь надо. Здоровье не лошадиное. Спицын понял замечание попутчика в том смысле, что тот ему завидует, и сам не против наладить оборудование где-нибудь в колбасном цехе. Спицын стал рассказывать о других женщинах, описывая любовные приключения, достойные Казановы, но, как ни странно, не уловил в Петрове любопытства. Когда поезд намотал на колеса добрых шестьдесят километров, оперативник уже порядком выдохся и решил, что и дальше разрабатывать женскую тему нет смысла. Даже язык устал от этих небылиц, а ведь язык-то не резиновый. Повздыхав, Спицын предложил Петрову выпить выставленное на стол пиво, закусить рыбкой.

Попутчик не стал отказываться, налил себе стаканчик, но тем и ограничился. На предложение пойти в ресторан и там как следует обмыть знакомство, Петров ответил вежливым отказом. Даже выйти в тамбур перекурить не захотел, мол, я позволяю себе в день только три сигареты. Врачи запретили курить, но совсем бросить не хватает воли.

Пришлось Спицыну идти в тамбур одному, во время перекура он сообщал своему напарнику, что Петров человек сухой и замкнутый, на контакт не идет, никакими посторонними вопросами не интересуется, даже козырная женская тема не сыграла. Однако надежда расколоть этот крепкий орешек еще не потеряна.

– Не человек, а сухарь, – покачал головой Спицын. – Но сердце мне подсказывает – это наш кандидат. Именно на эту рыбку и закинули сети.

– Ладно, ты действуй, – Гриценко доброжелательно похлопал напарника по плечу. – Не тяни резину. А то время идет, а у нас еще тут конь не валялся. Это ведь совсем просто – позвать человека перекусить в ресторан.

Гриценко был старше Спицына почти на восемь лет и никогда не судил о человеке по первому впечатлению, потому что оно самое обманчивое, ложное и в девяносто девяти случаях из ста – совершенно неверное. Сам Гриценко был подполковником ФСБ, принимал участие в таких опасных и хитроумных операциях, его награды едва помещались на праздничном кителе. Внешне же он напоминал простоватого мужичка с дряблым лицом, тусклым взглядом и седыми отвислыми усами. Встреть такого на улице, решишь, что перед тобой человек рабочей профессии, какой-нибудь там слесарь или каменщик, а может, дворник.

Когда Спицын вернулся на свое место, попутчик развернул книжку с кроссвордами и, кажется, собирался отгадывать их до самой Москвы. Спицын попытался задать несколько общих острожных вопросов, о Праге, о чешском пиве и о том, чем занимался Петров за границей. И получил такие же общие неопределенные ответы. Прага шумит потихоньку, пиво по-прежнему можно пить, и уж совсем странное дело: никому в голову не приходит разбавлять этот напиток. А занимался Петров тем, что пишет репортажи для одной из московских газет. Ого, вот оно, первое вранье.

– Вы журналист? – спросил Спицын. – А фамилия ваша как?

– Да, работаю в газете корреспондентом, – снова соврал Петров, назвав весьма известную московскую газету. – Пишу на скучные темы, об экономике. Этими вопросами сейчас мало кто интересуется. Поэтому моя фамилия вам ничего не скажет. – Я журналистов по фамилиям не различаю, – честно признался Спицын. – Если бы каждому журналисту налепили на лоб ценник, на котором указали его продажную цену. Ну, тогда бы я видел разницу между ними. А так они все одним миром мазаны. Извините, я не то сказал. Я все время говорю что-то не то. Вы обиделись?

– Нет, – впервые за всю дорогу Петров улыбнулся. – Но кто в наше время не продается?

Дверь дернул проводник, просунул голову в купе.

– Через полчаса подъезжаем к Барановичам, – сказал он и снова исчез.

– Уже Барановичи, – вздохнул огорченный Спицын.

И тут Петров неожиданно оживился.

– Кстати, я обдумал ваше предложение насчет закуски в ресторане. Можно сходить. Что-то аппетит прорезался. Вдруг.

Через пять минут новые знакомцы вышли в коридор. Как раз рядом с дверью купе торчал старший проводник, делавший вид, что полирует тряпочкой безупречно чистые стекла и поручни между окнами.

– Я посмотрю за вашим купе, – пообещал проводник. – Будьте спокойны. В нашем вагоне вещи еще ни у кого не пропадали.

Прага, Новый город. 13 октября.

Весь день Колчин отлеживался в кабинете Алеша. Аптекарь дважды менял повязку на ноге укушенного. Колчин извелся от безделья, чтения скучных пражских газет, еще не писавших о ночном пожаре в пансионе пани Новатны, и медицинских журналов, грудой наваленных на столе аптекаря. Но проклятый укус болел, нога опухла, сделалась синевато-желтой, и передвигаться в таком состоянии по городу можно было только в инвалидной каталке.

А ведь Колчину предстояло не просто совершить бессмысленные физические движения, нужно было отыскать Милу Фабуш. Именно эта ниточка выведет Колчина на Петера. Если до вчерашней ночи, до перестрелки и пожара в пансионе пани Новатны была реальная возможность выйти на пана Петера через сутенера Тарасенко, то теперь, после его гибели, надежда развеялась как дым после пожара. Колчин и предположить не мог, что Тарасенко со своими мордоворотами заявится в пансион, чтобы открутить ему голову. Что это за акция? И какова ее цель? Месть за синяки и несколько разбитых бутылок? Очень сомнительно.

По всем здравым расчетам, по логике событий, Тарасенко должен был забыть происшествие в своей квартире, тот небольшой погром и мордобой, потому что это в первую очередь в его же интересах. Тарасенко должен молчать, затаиться. А своему телохранителю, присутствовавшему при разговоре, дать строгое указание не высовывать язык, а лучше, его проглотить. Но Тарасенко поступил вопреки логике и здравому смыслу. Почему? После его гибели, этот вопрос навсегда останется безответным. Что обиднее всего, накрылся тот канал, через который можно было выйти на Петера. Не сегодня, так завтра Петер узнает о гибели Тарасенко, станет еще осторожнее. Плохо. Все складывается не в пользу Колчина. Что же остается в его активе, какая ниточка? Все та же Мила Фабуш. Найти ее надо было в любом случае, но в свете новых обстоятельств ценность Милы возрастает в сто, в тысячу раз. О событиях, происходящих в Гамбурге и поезде Прага – Брест – Москва, Колчин не мог знать. Единственное, что удалось сделать, – через «Интернет» выйти на связь с Войтехом, сообщить о своей беде: в огне сгорели документы, без которых хоть на улицу не выходи. Просить срочной помощи. Условились о встрече завтрашним вечером на Вацлавской площади.