Медленнее, ниже, нежнее… - Татьяна 100 Рожева

Он помолчал.

– Я тебе совсем опротивел… – тихо произнес он. – Испуганные глаза не лгут…

– Почему испуганные?

– Это из Сердца ангела…

Я почувствовала, что должна выплеснуть накопившееся. Именно сейчас.

– Вот не зря все-таки портрет Ильича висел на самом видном месте во всех детских садах, и каждому сидящему на горшке будущему советскому человеку не какалось без его заветов! – понесло меня. – Марксизм-Ленинизм вбит намертво. Это я о классовой ненависти, которую надо испытывать, чтобы заставлять тебя делать то, что ты якобы не хочешь, но делаешь только по требованию дамы. На эту роль идеально подойдет служанка, кухарка, разносчица пиццы, какая-нибудь одуревшая от увиденного боХатства хохлятская золушка, ненавидящая тебя в глубине души всем своим ливером, но вынужденная угождать. Я не гожусь на эту роль, Андрей. Для меня ты – умный, интересный собеседник, неординарный человек, чувствующий, думающий и вообще, редкий тип. Зависти к деньгам и возможностям, а соответственно, и классовой ненависти, у меня к тебе нет, несмотря на то, что пособие в моей конторе нельзя назвать деньгами. И это не позёрство, я слишком хорошо знаю, какие недетские проблемы приходят со всем этим. Как говорится – «многие знания, многие печали». В общем, я не гожусь. Вот…

Он выслушал мою тираду молча, глотнул коньяку.

– Мою бабку по отцу однажды позвали в гости дальние родственники, коих она не очень жаловала. Ехать к ним она не хотела и послала телеграмму следующего содержания: «Приездом воздержусь ввиду отсутствия сил и дурной погоды». Я эту телеграмму храню до сих пор. Ладно. Ты права. Пора заканчивать. На Манхэттене развелось слишком много Мефистофелей…

Он встал, оправив полу халата.

– В кабинете на столе деньги лежат. Возьми, если тебе надо.

Из прихожей в приоткрытую дверь кабинета я увидела на столе пачку пятитысячных купюр высотой с Васин эрегированный член.

– Возьми, возьми, – перехватил мой взгляд Андрей, вышедший меня провожать.

– Спасибо. В следующий раз, – благородно выдавила я из себя ответ.

– Ну, как знаешь… Что я буду делать без тебя?

– Книжку прочти. Ромен Гари. Дальше ваш билет недействителен. Она прямо про тебя, – сказала я возле двери.

– Не слышал.

– Французский писатель, между прочим.

– Прочту…

Он поцеловал меня в щёку и, мне показалось, с облегчением закрыл за мной дверь.

Недели через две я получила смс: «Привет. Это Андре. Я в скайпе. Один сейчас. Хотел бы тебя увидеть. Это возможно?»

Монитор показывал Андре, сидящего в просторном помещении в зелёном бархатном халате, большое окно с лёгкими белыми шторами, поймавшими в свои сети яркое французское солнце, цветы, светлые стены, темную мебель и совсем чужой воздух.

– Привет! – сказал он радостно. – Рад тебя видеть. Хоть так…

– Привет. Я тебя тоже. Где это ты так красиво сидишь?

– На даче.

– Здорово.

– Я книжку осилил. Француза твоего.

– И как тебе? Узнал себя?

– Себя нет. У каждого мужчины это по-своему. У меня, во всяком случае, все не так. Автор достаточно далёк от той жизни, которую он пытается описать – имею в виду жизнь «богатых». Фантазии человека, которого пустили посмотреть в щелочку.

– А по-моему, суть не в том, удалось ли автору правдиво передать увиденные в щёлочку детали. Проблема угасающей потенции в широком смысле, как желания жить, к сожалению, общая для всех, независимо от пола и счета в банке. С собой ничего не возьмешь… А то, что ты, не обратив внимания на приличный стиль и литературные достоинства произведения, искал «про себя», только лишний раз подтверждает, что я права.

– Да, конечно ты права, дорогая…

– Мммм, какой послушный дяденька…

– Какая умная тетенька…

– Осторожней с похвалой, у меня сыр подмышкой.

– Большой и круглый? Parmesan?

– Плавленый, Дружба.

Он улыбнулся и потёр лоб.

– Сегодня дрых после обеда и придумывал всякие сценарии с твоим участием. Рассказывать здесь не буду. По-моему, очень неплохо получается… Должно получиться.

– Интересно, куда ты дошёл в мозговой атаке во время дрыха.

– Именно туда, куда ты предполагаешь…

– Знаешь… я скучаю… но не по всем маскам в твоем театре.

– Приятно. Мне тоже не все маски нравятся… Я сегодня с утра переехал из Парижа в Бретань «на дачу» и валяюсь в своей комнате под крышей с видом на море. Сильный ветер и жарко… А у тебя что?

– А я книжку пишу в качестве литературного негра. Контракт кабальный. Носама хотела.

– Дашь почитать когда-нибудь?

– Если не стыдно будет в результате.

– Труженик…

– И не говори… Мне еще бюст на родине обкакают. Маленький эпизодик с тебя срисовала. Надеюсь, ты не против.

– Нечестно! Хотя бы почитать прислала!

– Может, это не войдет еще.

– А какой хоть, можешь сказать?

– Когда ты ворвался в кабинет к директору завода с требованием взять тебя на работу. Еще в Союзе. И как прокомментировал статью из французского технического журнала, чем обаял работодателя наповал. Помнишь, рассказывал? У меня один из героев делает то же самое.

– Жулик… Ладно, я думал, что-нибудь похлеще… Прилив. Поеду на яхту…вискарь, и спать в каюте… Туман, с якоря лучше не сниматься… Завтра весь день совет директоров, затем ужин с президентом компании, он только что вернулся… а потом летим с ним вдвоем на вертолете в Сен-Бриё.

Ко-пилот, инструктор заболел. Супер экстрим. У него налёт в этом году два часа, у меня тридцать минут…

– Может, взять другого инструктора? Или для тебя экстрим – остаться с ним вдвоём на вертолете?

– Да нет. Не первый раз. Посадка сложная – в саду. Супер!

– Здорово…

– Здорово, когда ты держишь в руках… как всегда.

– А ты будешь рулить?

– Мы два пилота.

– Вариант для семейной пары, чтобы пропахать полсада при посадке.

– Поддерживать, давать командиру отдохнуть, держит связь стрелок радист. Очень сложно в футах и милях, у меня практика всегда в метрах и километрах. Приземляться умею. Воздушный поток от винта при посадке сносит все в радиусе пятьдесят – сто метров. Но у нас газон…

– Ни хрена себе садик… один газон двести метров…

– Я люблю все большое, ты же помнишь… – улыбнулся он. – Ты думала обо мне? Только честно.

– Да. Даже сегодня. И вдруг ты написал. Забавно…