Озерные страсти - Татьяна Алюшина

– Ну сами так сами, – согласился с ее выбором Антон.

И, попрощавшись с майором очередным ритуальным мужским пожатием рук, придерживая Анюту под руку, повел ее вперед по тропе к калитке.

– Слышь, Миш, – подошел к Маркову коллега, – а кто этот Северов?

– Подполковник инженерных войск, – ответил майор, провожая парочку взглядом.

– А на самом деле? – хмыкнул помощник следователя, напомнив: – Ты видел, как он этого ухаря упаковал? – и хохотнул саркастически: – «Инженер».

– А на самом деле не знаю я, и никто не знает, – разозлился Марков: – Что ты спрашиваешь, сам, что ли, не понимаешь: не наш с тобой уровень для такой информации, даже не нашего начальства и как бы и не начальства над начальством. Все, пошли работать, – и поворчал раздосадованно: – Спрашивает он тут, умник нашелся.

Стараясь быть максимально осторожным и нежным, Северов обрабатывал царапину девушки, находившуюся прямо под мочкой уха, проходя росчерком от скулы на край щеки, оказавшуюся при тщательном осмотре более глубокой, чем на первый взгляд в походных условиях. Хорошо хоть порез был чистым и оцарапавшая ее щепка не оставила в ране ни одной занозы.

– А ведь вы меня спасли! – нарушая процесс обработки, резко повернула голову и посмотрела на Северова изумленно Анюта, вот только сейчас осмыслив этот факт, и повторила немного восторженно: – Спасли ведь! И уже второй раз, там, у хутора, вы меня тоже спасли. А говорили, что никто никого не спасает, за редким исключением.

– Я вас не спасал, – мягким нажимом пальцев вернул он ее голову в прежнее положение, продолжив заниматься раной. – Я скорее, как тот известный герой из старого культового фильма, «норовил всегда прийти, когда разгар событий кончен», находя вас вышедшей из боя с телесными повреждениями разной степени тяжести.

– Нет, спасли, – настаивала на своем Анюта, – в этот раз уж точно, когда выдернули меня с велосипеда из-под третьей пули. Она ведь могла попасть в меня.

– Могла, – помолчав, согласился с ней Северов.

У него перед глазами все прокручивался и прокручивался, как в замедленной съемке, тот момент, когда он подбегал к главной тропе и уже видел умиротворенно улыбавшуюся девушку, очевидно, что пребывавшую в состоянии, близком к полному релаксу, медленно крутившую педали велосипеда… Боковым зрением он улавливает движение метрах в двадцати сзади Анны, резко поворачивает голову, наводя на объект, и видит мужика, поднимающего пистолет, выцеливавшего спину девушки…

В доли секунды Северов прикидывает расстояние до стрелка и девушки и, холодея сердцем, осознает, что не успевает ни к одному из них, но до Анны ближе, и он, уходя в максимальный рывок, несется к ней… И видит, как за пару секунд до выстрела ее велосипед, наехавший на какое-то препятствие, подскакивает и тот слетает с тропы, как девушка в последнее мгновение успевает отвернуть от дерева, в которое ехала прямиком, в этот же момент раздается первый выстрел и пуля входит в ствол, где за полмгновения до этого еще находилась ее спина. Видит, как она дергается всем телом от громкого неожиданного звука и испуга и отпускает руль велосипеда, как впивается в ствол другой сосны рядом с ней следующая пуля, слышит перепуганный крик девушки…

Наверное, у Северова в тот момент остановилось сердце, заледенев от страха, и остановилось дыхание, но он несся вперед, лишь отмечая в голове с холодностью автомата все детали происходящего, и его собственный внутренний голос мерно-холодно отсчитывает в голове секунды и мгновения.

Раз – вот ее сносит с тропы и звучит первый выстрел, она пытается выровнять велосипед, выделывая непредсказуемые рывки и повороты; два – прогрохотал второй выстрел, пуля вошла в ствол, три – он наконец добрался до нее, успел. Успел.

Он испугался так… Очень сильно, как не пугался никогда.

До конца жизни, наверное, он будет помнить грохот выстрелов, направленных в ее незащищенную спину, и смертельное осознание, что он не успевает к ней, не успевает…

Приклеив последний пластырь поверх наложенного на царапину тонкого слоя антисептической ткани, Антон, осторожно взяв пальцами за подбородок, мягко повернул голову девушки и накрыл ее губы своими губами.

В первый момент, не ожидавшая ничего такого, Анна совершенно растерялась. Да, они находились очень-очень близко, пока он занимался ее смешным ранением, и она переживала эту близость, ощущая всем телом, сознанием, оголившимися нервами, чувствуя его дыхание на щеке, и что-то тихонько дрожало у нее внутри, трепетало… Но этот поцелуй!

Такой неожиданный… и такой нежный и одновременно смелый и напористый.

Что-то мощное, жаркое, неконтролируемое, пробужденное этим затянувшимся поцелуем-приглашением, поцелуем-предчувствием, вдруг рвануло снизу, из самого сосредоточения ее женственности и, обжигая, перестраивая все в ней, ударило в голову, обдав Анну жаром, захватывая целиком ее тело, ее сознание, ее волю…

Хотя кому она сейчас нужна, эта воля, к такой-то бабушке!

Застонав от накрывающего наслаждения, она обвила плечи мужчины руками, прижавшись к нему настолько, насколько это было вообще возможно, и уже куда-то падала… но недалеко, всего лишь на подушку дивана, а ей казалось, что в дрожащий от желания мираж.

Они не горели испепеляющей страстью, не срывали нетерпеливо одежду друг с друга, торопясь соединиться, – они плавились в нежности, в замедленности каждого движения, каждого прикосновения, поцелуя, взгляда, в продленной ласке познания тел друг друга, смакуя, наслаждаясь, словно испивали их до дна, полностью…

И лишь когда стало совершенно невозможно и дальше плавиться в этой нежной неспешности и их соединенные одним мощным рывком Антона тела обожгло, они понеслись вперед, отдаваясь до самого конца все-таки восторжествовавшей над медлительной нежностью страстью.

И он брал ее мощно, до самого конца, невероятно чувственно, но оберегая даже в этой бескомпромиссной страстности, а она отвечала истово, пропадая совершенно в их соединении, в нем, с ним и стонала, рвалась вперед…

И он привел ее туда, куда она стремилась, куда вел их обоих – к их первой, великолепной вершине.

Они лежали на кровати его спальни, куда перенес Аню Северов, после того как немного отдышался, смотрели, не отрываясь, в глаза друг друга, и в какой-то момент Аня произнесла проникновенным, тихим голосом:

– Как-то Ромка нашел в Интернете и показал мне разные забавные и смешные высказывания детей. Среди них было одно, которое написал Богу какой-то замечательный мальчик, ученик начальных классов. – Аня помолчала, плавясь в высоком чувстве, от которого перехватывало дыхание, и продолжила свое признание: – «Вчера на уроке объявили, что ты есть. Здравствуй». Мне сейчас очень хочется сказать тебе приблизительно так же: сегодня я поверила, что ты есть. Здравствуй.

– Здравствуй, – так же тихо, со всей серьезностью, наполненной какой-то особой значимостью, ответил ей Северов.

Они лежали, не двигаясь, и все смотрели и смотрели в глаза друг другу, говоря не словами все то, что осталось несказанным, – обмениваясь восторгом и печалью о том, что не встретились раньше, и удивлением и радостью, что встретились сейчас… Минуты текли и сгорали в вечности, а они смотрели, не отрываясь, в глаза друг другу, наполняясь потрясающим чувством истинного единения, испытывая неизвестный ранее обоим восторг невероятного родства их встретившихся душ и какого-то высокого духовного откровения.