Вурди - Владимир Колосов

2

Одна, вторая, третья.

Тени.

Волки.

Не один, не два — стая.

Гвирнус прижался к холодному стволу. Будто ствол и впрямь мог защитить. Потом опомнился, выхватил из-за плеча лук. Из колчана стрелу. Покосился на разгорающийся на поляне костер. Как там этот… Ага. Заметил. Отшельник торопливо натягивал портки. Нет, уже сапоги. Пошли, видать, ноги. Пошли.

«Как тихо», — внезапно подумал нелюдим. Ветер и впрямь стих. Не подвывала поземка. Не поскрипывали могучие стволы сосен. Даже костер, казалось, почти бесшумно пожирал брошенное ему угощение. «Хорошо хоть, разгорелся, не погас, — мелькнуло в голове охотника, — впрочем, не надолго это. В момент прогорит. Ох, сколько же их!»

Он с беспокойством вглядывался в ночной сумрак, мысленно считая: один, другой, третий… Хорошо еще, луна светила вовсю. Да и лес кругом был редкий — лишь сосны да редкие кустики гуртника, в которых не спрятаться и зайцу.

Далеко видать.

Как на ладони.

Далеко.

Очень скоро Гвирнус сбился со счета.

Несметное количество серых теней бесшумно металось между стволами сосен. Пятая, шестая, седьмая. Много. Очень много. Пальцев бы не хватило сосчитать. Не то что на руках — а и на ногах.

Тишина стояла такая, что звенело в ушах.

«Лучше бы они выли», — подумал про себя охотник.

То ли таково было действие лунного света, то ли уж слишком хаотичным движение стаи (а может, просто у страха глаза велики, хотя был ли он, этот страх?), но Гвирнусу показалось, что волков намного больше, чем в обычной стае. Раза в два. Если не в три.

— Ох и будет нам с тобой, — тихо, чтобы не слышал тот, у костра, прошептал он пригревшемуся за пазухой щенку. — А может, и нет. Кто их, голодных, разберет.

«Да-с… — прибавил уже про себя нелюдим. — Голодный — не сытый. Сытого не то что волка, а и человека насквозь видно. Другое дело, когда кожа да кости одни. Один, глядишь, песни петь станет. Другой — бабу напоследок к стеночке прижмет. А третий — нож к горлу, не к своему, конечно. Бывают и такие, да…»

— К костру, дурак, иди, — услышал он хриплый голос отшельника, — вдвоем-то оно сподручнее будет. Эй! Или сбежать надумал, а?

«Как же, сбежишь», — хмуро подумал нелюдим.

Но насчет костра отшельник был прав, и Гвирнус торопливо побежал к костру, не забывая при этом поглядывать за спину: а ну как выскочит какой, нет уж, дудки, меня так просто не возьмешь.

У костра было тепло.

И беспокойно.

Хорошо еще, щенок затих.

Гвирнус снял лыжи (сподручней так), встал спиной к огню — нечего глаза к свету приучать. Почувствовал, как побежало по щиколоткам живительное тепло. Покосился на бродягу. Тот уже натянул сапоги, но все еще сидел на снегу, лениво поглаживая четырехпалой рукой голенище — ноги, видать, еще не шли.

Зато, казалось, пришел в себя. Сидел молча. Не трясся. Спокойно ткнул пальцем в фиолетовый сумрак. Буркнул:

— Я туда буду глядеть. — И (палец описал замысловатую дугу, едва не ткнулся Гвирнусу в пах) добавил: — Ты — туда.

Охотник кивнул.

Разумно.

Могут ведь и все разом.

Хотя вряд ли.

Пока огонь не погас, полезут немногие. Из тех, что посмелей.

Хотя бы вон тот. Небольшой вроде. Молодой. Неопытный. Глупый.

Ишь как близко подошел.

Глядит.

И не боится вовсе. Не умеет еще. Бояться-то.

Гвирнус снова поднял лук.

Сейчас научу.

Но не выстрелил.

Волк, будто понял его намерения, резко метнулся в сторону.

И вновь удивил нелюдима бесшумностью и стремительностью движений.

Нелюдим крякнул. Досадливо сплюнул. Опустил лук. Ладно. Успеется. Посмотрел через плечо на отшельника. Нет. Не в себе еще. Взгляд мутный. Вон как тревожно шарит меж стволов. Хотя глупости все это. Сам-то не лучше. Да и есть с чего тревожиться. Волки кружат — не зевай. Так-то. А на Гвирнуса бродяга и не смотрел вовсе. Будто и не было Гвирнуса. Так же не глядя и спросил:

— Чем ты его?

— Кого?

— Вурденыша. Отродье это.

— А! Ножом, — ответил нелюдим. Не время сейчас. Из-за щенка языками-то сцепляться. А может, и не только языками — мало ли что лесному бродяге в голову придет? — Ножом, — повторил он.

И тихо выругался — повалил снег.

Снова подул ветер. Взметнулась поземка. Костер пугливо прижался к земле, затрещал, лизнул жаркими языками Гвирнусовы сапоги. Гвирнус покосился на огонь, торопливо шагнул в сторону — жаль все-таки, хорошие сапоги. Потер рукавицей заледенелые щеки: ничего, скоро будет жарко. Шумно выдохнул изо рта белое облачко пара.

— Выжидают, вишь, — пробормотал за спиной отшельник.

— Все сидишь? — усмехнулся в ответ нелюдим.

— Сижу.

— Что с ногами-то?

— Бывает. Немеют. Не чувствую я их.

— Встретил на свою голову, — проворчал нелюдим. И добавил: — Задницу-то, смотри, не отморозь…

— А мне моя ни к чему… За своей гляди.

Гвирнус глядел.

Мельтешение меж стволов прекратилось. Ни воя. Ни быстрого промелька серых теней. Только белый пар изо рта, снег, который валил все гуще, игривый ветерок, поземка. И почти кромешная мгла — луна скрылась за облаком, отчего и без того иссиня-черные стволы сосен слились в одну непроницаемую черную массу, где лишь изредка раздававшееся урчание выдавало присутствие непрошеных гостей.

Нападать волки не спешили.

Ожидание действовало Гвирнусу на нервы. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, поглядывал на затухающий костер. Наконец не выдержал, махнул рукой в сторону засохшей сосенки, шагах в двадцати:

— Заломаю. Для костра.

Положил к ногам отшельника лук и колчан со стрелами:

— Присмотри, мешаться будут.

Лесной бродяга как-то странно посмотрел на него:

— Хм! Не боишься?

— Чего?

— А оставлять?

— Не боюсь, — хмуро буркнул нелюдим.

И, не дожидаясь ответа, ринулся в темноту…

3

— Мама?!

Ай-я очнулась, ошалело уставилась на догорающую печь. Заслонка почему-то открыта. Сухо потрескивают тлеющие угольки. А ведь только что огонь в печи бушевал вовсю.

«Я спала, да?»

Ай-я быстро взглянула на детские кроватки в углу. Потом на закрытую ведущую в сени дверь. Никого. На том месте, где только что стоял скаливший зубы звереныш, — никого. Значит, это был сон. Ай-я вскочила с табурета, подбежала к кроваткам, поправляя на ходу упавшие на лоб волосы.