Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии… - Елена Первушина

«В облике этой девушки, в округлости ее лица и проницательно-умном взгляде небольших, очень толстовских глаз, в медлительных манерах сказывалась кровь Льва Николаевича. В ее немногословных речах чувствовался ум, образованность, а когда она взглядывала на Сергея, нежная забота светилась в ее серых глазах. Она, видно, чувствовала себя внучкой Софьи Андреевны Толстой. Нетрудно догадаться, что в ее столь явной любви к Сергею присутствовало благородное намерение стать помощницей, другом и опорой писателя», – занимается «физиономистикой» Юрий Либединский, автор мемуаров «Мои встречи с Есениным».

Ему вторит еще один хороший знакомый Есенина, писатель Николай Николаевич Никитин: «С.А. Толстая была истинная внучка своего деда. Даже обликом своим поразительно напоминала Льва Николаевича. Она была человеком широким, вдумчивым, серьезным, иногда противоречивым, умела пошутить, всегда с толстовской меткостью и остротой разбиралась в людях. Я понимаю, что привлекло Есенина, уже уставшего от своей мятежной и бесшабашной жизни, к Софье Андреевне».

А Галина Бениславская записывает в дневнике: «Погнался за именем Толстой – все его жалеют и презирают: не любит, а женился… даже она сама говорит, что, будь она не Толстая, ее никто не заметил бы… Сергей говорит, что он жалеет ее. Но почему жалеет? Только из-за фамилии. Не пожалел же он меня. Не пожалел Вольпин, Риту и других, о которых я не знаю… Спать с женщиной, противной ему физически, из-за фамилии и квартиры – это не фунт изюму. Я на это никогда не смогла бы пойти…».

Кажется, и сам Есенин думал о своей жене, прежде всего, как о внучке Льва Толстого. Шнейдер передает такой разговор, состоявшийся между ним и Сергеем Александровичем в октябре 1925 года: «Вдруг он сказал:

– А вы знаете? Я женился!

– Знаю.

– Правда, хорошо? Сергей Есенин женат на внучке Льва Толстого!

– Очень хорошо… – ответил я, с печалью глядя на его болезненное лицо».

Софья Андреевна дочь девятого сына Толстого, Андрея Львовича, одного из самых «неудачных» детей в семье – чиновник особых поручений при тульском губернаторе, прославился в основном своими пьянками и дебошами. Тем не менее отец признавался в своей особой любви к Андрею и кажется сделал его прототипом беспутного, но доброго Феди Протасова, одного из героев пьесы «Живой труп».

Мать Софьи – Ольга Константиновна Дитерихс, дочь генерала, познакомилась с Андреем Львовичем через одного из самых верных учеников Льва Николаевича – Владимира Григорьевича Черткова, с которым состояла в дальнем родстве. Софья – старший ребенок в семье, через три года после нее родился сын Илья, а вскоре после этого родители расстались. Андрей Львович влюбился в жену своего начальника, и в 1907 году они поженились, а Ольга Константиновна с двумя детьми уехала в Англию.

С.А. Толстая

Вернувшись в Россию, Софья Андреевна окончила литературное отделение Государственного института живого слова[67]. Успела побывать замужем за Сергеем Михайловичем Сухотиным, дальним родственником Толстых и участником убийства Распутина, но брак оказался неудачным. Сергей Михайлович был старше Софьи Андреевны на тринадцать лет, вскоре после свадьбы он тяжело заболел и уехал за границу. Софья Андреевна развелась с ним заочно и вышла замуж за Есенина.

Как они оказались вместе?

Софья Андреевна весной 1925 года переживала тяжелый роман с писателем Борисом Пильняком, хорошим знакомым Есенина. Он только что развелся с женой, но не спешил делать предложение Софье. В апреле она писала подруге: «Но все-таки ежедневно и по нескольку раз звонил телефон и происходил такой разговор: С.: – „Поедем туда… поедем сюда… Приезжай ко мне, у меня собираются… Я приеду к тебе“. Я: – „Занята. Устала. Не буду дома. Не могу, не могу…“

Скажите, что у меня характер!

Наконец последний вечер. Завтра он уезжает в Персию. Моя дорогая, ведь я же нормальная женщина – не могу же я не проститься с человеком, который уезжает в Персию?»

Разумеется, проводы Есенина быстро превратились в гулянку. Софья Андреевна продолжает: «Дорогая, представьте себе такую картину. Вы помните ту белую длинную комнату, яркий электрический свет, на столе груды хлеба с колбасой, водка, вино. На диване в ряд, с серьезными лицами – три гармониста – играют все – много, громко и прекрасно. Людей немного. Все пьяно. Стены качаются, что-то стучит в голове. За столом в профиль ко мне – Б. {Борис Пильняк. – Е. П.}: лицо – темно-серое, тяжелое. Рядом какая-то женщина. И он то держит ее руки, то за плечи, то в глаза смотрит. А меня как будто нет на этом свете. А я… Сижу на диване, и на коленях у меня пьяная, золотая, милая голова. Руки целует и такие слова – нежные и трогательные. А потом вскочит и начинает плясать. Вы знаете – когда он становился и вскидывал голову – можете ли Вы себе представить, что Сергей был почти прекрасен…».

Из гостей Софья с Сергеем Александровичем уезжают вместе. «Не забуду, как мы с лестницы сходили – под руку, молча, во мраке, как с похорон. Что впереди? Знаю, что что-то страшное. А сзади, сейчас, вот за этой захлопнутой дверью, оборвалась очень коротенькая, но очень дорогая страничка».

Софье кажется, что влюбленность Есенина придает новый смысл ее жизни. Она пишет: «Сказал, что уезжает. Должен наедине решить – может ли он мне быть мужем или любовником или просто другом будет… как я пережила эти 5 дней – не знаю. Ходила как перед постригом. А вернулся – сказал, что не уйдет. Опять я на жизнь глаза открыла… Совсем ничего не знаю. Знаю, что С. люблю ужасно, нежность заливающая, но любовь эта совсем, совсем другая. Скучаю без него очень; не жду, но грустно, что писем нет». Вероятно, что-то подобное чувствовал и Есенин.

Летом 1925 года он посвятил Софье Андреевне такие строки:

Александра, сестра Есенина, вспоминает: «Кольцо, о котором говорится в этом стихотворении, действительно Сергею на счастье вынул попугай незадолго до его женитьбы на Софье Андреевне. Шутя, Сергей подарил это кольцо ей. Это было простое, медное кольцо очень большого размера».