Хищник. В 2 томах. Том 2. Рыцарь "змеиного" клинка - Гэри Дженнингс

— Наверняка ваша старейшина не является всем walis-karja родной матерью. Интересно, она унаследовала свою власть? Или вы ее выбрали? Как тут у вас принято? И как мне к ней обращаться?

Женщина, взявшая меня в плен, немного подумала и сказала:

— Unsar Modar правит, потому что она самая старая. Она самая старая, потому что дольше всех прожила. А прожила она так долго, потому что была самой свирепой, кровожадной и безжалостной из всех, способной убить каждую из нас по отдельности и всех вместе. Ты будешь обращаться к ней, как и мы, с почтением, с любовью, как к Modar Lubo. Матери Любви.

Я с трудом сдержал смех — уж больно это имя не соответствовало описанию, но вслух лишь поинтересовался:

— А как твое имя, сестра?

Она снова замолчала, но в конце концов сказала, что ее зовут Гхашанг. Я заметил, что никогда прежде не слышал подобного имени, поэтому амазонка объяснила мне, что оно означает «Красавица», и снова я едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

Теперь к нам стали присоединяться другие женщины: они появлялись из-за прибрежных деревьев, или спускались с них, или приезжали из чащи леса верхом на неоседланных маленьких, косматых, каких-то унылых лошадках. Все амазонки неизменно издавали при виде меня и Велокса хриплые вопли и скрипучими голосами задавали вопросы Гхашанг. Но она, гордая тем, что привела в лагерь пленницу, отказывалась отвечать и только знаком приглашала их присоединиться к нам. Все эти женщины, даже самые молоденькие, выглядели такими же «Красавицами» и сильно смахивали на массивных диких коров, которых называют зубрами.

К тому времени, когда мы добрались до жилья амазонок, Гхашанг и я уже возглавляли процессию из восьми или десяти женщин. Вряд ли это место можно назвать деревней или даже лагерем. Это была всего лишь широкая лесная поляна с рассыпанными в разных местах кругами кострищ, обложенными кое-как черными камнями. Повсюду валялись спальные мешки, разложенные на подстилках, набитых еловыми лапами, разная утварь и орудия труда, растянутые на обручах шкуры и куски сбруи, ножи, обглоданные кости и другие остатки еды.

С двух или трех стволов деревьев свисали сине-красные туши для будущих трапез, над ними вились мухи. Очевидно, женщины не нуждались в надежном жилище или же просто не могли возвести его, потому что здесь не было даже палаток или навесов. Я еще никогда не видел такой убогой общины, как эта. Честное слово, даже гунны по сравнению с ними выглядели утонченными и цивилизованными.

Здесь было еще десять или двенадцать женщин, несколько девушек, таких молоденьких, что у них еще не выросла грудь, и с полдюжины детей, ковылявших или ползающих поблизости. Ребятишки были совершенно голыми и грязными, я увидел, что все они были исключительно женского пола. У девушек кожа еще не успела загрубеть, и они не обросли мышцами, но при этом, как ни печально, их тела уже были похожи на луковицы. Vái, да у гуннов женщины были красавицами по сравнению с этими. И я, Веледа, вне всяких сомнений, сияла здесь подобно золотому самородку в хлеву.

Было бы логично ожидать, что эта стая горгон будет разинув рот — и с превеликой завистью — пялиться на мое прекрасное лицо и стройную фигуру. Однако, даже будь я невероятно самонадеянной и дерзкой женщиной, прием, который оказали мне walis-karja, показался бы мне просто унизительным. Они уставились, да, с восхищением, но вот только не на меня, а на моего скакуна. На меня они бросили только несколько взглядов, полных неодобрения, почти отвращения, и тут же отвели глаза, словно увидели создание настолько мерзкое, что оно вызвало тошноту у нормальных людей. Ну, по их меркам я таким и был. Как явствовало из имени моей новой знакомой, здесь существовали иные стандарты красоты.

Те, кто слышал об отвращении амазонок к мужчинам, могут подумать, что они представляли собой общество sorores stuprae, которые получают удовольствие только от общения с себе подобными. Но вскоре я узнал, что это не так. Хотя у них присутствовали все женские органы, они были совершенно равнодушны к сексу, не только не интересовались плотскими отношениями, но отвергали само упоминание о них. Немного удивляло, что амазонки представляли себе идеальных walis-karja столь отвратительными, бесформенными, непривлекательными, вызывавшими отвращение не только у мужчин, но и у женщин. Поначалу я не знал причин того, почему они избрали такой путь, но постепенно понял, что единственным странным существом в этом сообществе являлась Веледа. Я боялся даже думать о том, что было бы, узнай они, кто я такой на самом деле.

Гхашанг привязала моего коня, а затем повела меня к старейшине. Многие из ее сестер последовали за нами за завесу из деревьев, которые скрывали расположенную рядом поляну поменьше. Это был «дворец» под открытым небом их Матери Любви. Хотя он был почти точно так же завален остатками пищи и всевозможным мусором, но мог похвастаться двумя предметами, которые можно было бы назвать мебелью. Над спальной подстилкой старухи свисала крыша из поношенной оленьей шкуры, растянутой между двумя суками. А в центре этой поляны находился грубо выструганный из огромного ствола дерева «трон», который уже начал гнить и был покрыт лишайником. Modar Lubo сидела на нем в весьма внушительной позе, едва ли не полностью скрывая «трон» своим телом. Я тут же поверил, что эта женщина самая старая из walis-karja и, без сомнения, самая ужасная.

Если все ее дочери были такими же уродливыми, как зубры, то ее можно было легко принять за одного из сказочных драконов, о которых любят толковать язычники. Modar Lubo была вся в морщинах и пятнах, как и у всякой старухи. Однако складки ее кожи напоминали чешую ящерицы и были покрыты бородавками и наростами, а ее плоские старые груди выглядели такими же твердыми, как пластины доспехов. Ногти на пальцах рук и ног были длинными, словно когти, а немногие сохранившиеся зубы напоминали клыки. Она была гораздо выше, толще и волосатее своих дочерей. Кроме седой, покрытой перхотью рогожи на голове с обеих сторон рта у этой жуткой старухи торчали волосы, напоминающие усы у рыбы-сома. Хотя она не извергала, подобно дракону, из пасти огонь, ее дыхание было таким тошнотворным, что могло отшвырнуть любого противника на восемь шагов.

Остальные женщины лишь бросали на меня вопросительные взгляды. Эта смотрела злобно и с неприязнью слушала, как я представился и начал было повторять сказку, которую уже изложил Гхашанг. Я успел сказать лишь несколько слов, когда старуха прорычала нечто напоминающее вопрос:

— Zaban ghadim, balad-id? — Когда же я посмотрел на нее беспомощно, она спросила на готском: — Ты не говоришь на старом языке?

Это привело меня в еще большее замешательство, и я смог только сказать:

— Я же как раз и говорю на старом языке. Так же как и ты, Modar Lubo.

Она презрительно скривила губы, так что стали видны клыки, и фыркнула:

— Горожанка, что с нее взять! — И царственным жестом махнула своей лапой, чтобы я продолжил рассказ.

Я так и сделал, снабдив множеством подробностей ту историю, которую поведал Гхашанг, приписав все возможные мерзости своему вымышленному супругу. Особенно я упирал на то, что чувствовал себя оскверненной не только в первый раз, но всегда, когда этот негодяй заявлял о своих супружеских правах. Вдохновенно сочиняя для амазонок все эти небылицы, я постарался как можно ниже опустить голову, чтобы Мать Любовь не заметила у меня на шее ожерелье Венеры: вдруг она знала, что оно означает. Описав своего мнимого супруга как настоящее чудовище, жестокое и похотливое, я сказал в заключение: