Хищник. В 2 томах. Том 2. Рыцарь "змеиного" клинка - Гэри Дженнингс

Поскольку руки у меня были связаны, я не мог достать ни меч, ни кинжал, поэтому мне ничего не оставалось, как только беспомощно висеть в воздухе. Я услышал, как затрещали ветви и кто-то спустился с дерева, очевидно привязав где-то там конец веревки, которая натянулась под тяжестью моего веса. Едва ли я был удивлен, увидев, что на меня напала женщина. Она соскочила со ствола на землю и хмуро уставилась на меня.

Наверняка вам известно, что все легенды об амазонках, от Гомера и Геродота до недавних времен, описывают их как красавиц. Мне и самому было любопытно, так ли это. Мне очень жаль разочаровывать вас, однако это неправда. Вообще-то такой разумный человек, как Геродот, мог бы и сам сообразить, что амазонки вряд ли будут красавицами. Разве не ясно, что женщины, которые все время проводят в глуши, живут круглый год под открытым небом и сами, без помощи мужчин, выполняют всю тяжелую работу, скорее будут походить на грубых сильных зверей, чем на гибких и прекрасных охотниц Дианы. Во всяком случае, та самая первая амазонка, с которой я повстречался в тот день, была именно такой, да и ее сестры, с которыми я познакомился позднее, были ничуть не лучше.

Она соскользнула с дерева вовсе не с легкостью и грацией нимфы, но, напротив, с шумом приземлилась на корточки, подобно упавшей жабе. Едва ли этому можно было удивляться: тот, кто проводит весь год на воздухе, обрастает толстым слоем жира, однако у нее он был просто непомерно большим. Хотя руки амазонки были такими же мускулистыми, как у дровосека, а ноги напоминали стволы деревьев, ее туловище, ляжки и ягодицы были пухлыми. Единственной одеждой, которую она носила, была юбка, сделанная из какой-то кожи, мало чем отличавшейся от ее собственной: грубой, шероховатой и обветренной, как у зубра. Эта женщина была, подобно мне, раздета до пояса, так что я смог убедиться, что, вопреки многочисленным легендам и скульптурам, амазонки вовсе не отрезают себе одну грудь, чтобы им удобней было стрелять из лука. У напавшей на меня женщины их было две, и они вряд ли могли воодушевить на создание скульптуры: этакое кожистое вымя с сосками словно из коры. Что амазонки отреза́ли, так это длинные волосы и, очевидно, больше ничего с ними не делали, даже не причесывали. У этой шапка темных волос напоминала рогожу, такой же войлок торчал у нее под мышками. Глаза, которыми ей всю жизнь приходилось всматриваться вдаль — и когда светило солнце, и когда дул ветер, — были красными и косыми. Амазонка была босиком, и я разглядел длинные пальцы ног, кривые и приспособленные для лазания по деревьям. Ее руки с изогнутыми когтями были такими широкими и мозолистыми, как у кузнеца, одну из них она вытянула вперед, чтобы снять с меня пояс, на котором висели меч и нож.

Как только женщина это сделала, она раскрыла свои необычайно мощные челюсти и заговорила, обнажив полный рот торчащих во все стороны желтых зубов. Я лишь разобрал, что она задала вопрос — частично на старом языке, но с примесью незнакомых слов, которых я не понял. Не в состоянии даже пожать плечами, я попытался мимикой изобразить, что мне трудно уловить смысл. Поэтому она спросила еще раз, выбирая слова более тщательно: все они были готскими, но еще более варварскими, чем любой из диалектов старого языка, которые мне доводилось слышать. В любом случае я мог понять, что она спрашивает, и отнюдь не приветливо, кто я такой и что делаю здесь. Я изо всех сил постарался дать ей понять, что веревка стягивает меня чересчур сильно, чтобы я мог ответить.

Кроме отобранного у меня оружия у амазонки имелись также собственный кинжал, лук и колчан, висевший за спиной. Она изучала меня и словно что-то обдумывала, пока, очевидно, не решила, что превосходит меня по силе. Наверняка так и было, потому что незнакомка вдруг подошла поближе, схватила меня за ноги, подняла вверх и держала, пока я не снял через голову петлю, затем опустила меня на землю. Она дернула свисающую веревку, словно пыталась освободить ее от того, к чему она была привязана, и позволила веревке упасть. Затем амазонка начала, не глядя, сворачивать ее, продолжая сверлить меня взглядом своих маленьких красных глазок, пока я отвечал на ее вопрос, рассказывая заранее приготовленную историю.

Я сказал, и отчасти это было правдой, что я несчастная жена злобного и жестокого мужа, и после того, как он на протяжении многих лет бранил и оскорблял меня — отвратительный похотливый самец, — я решила, что больше не стану этого терпеть. Поэтому я сбежала от своего тирана и отправилась сюда, искать помощи и убежища у своих лесных сестер.

Тут я сделал паузу, с напряжением ожидая, не скажет ли она, что я уже вторая такая беглянка, которая появилась здесь за последние несколько дней. Но амазонка лишь с подозрением уставилась на Велокса и заметила:

— Твой жестокий муж, сестра, дал тебе прекрасного коня.

— Акх, да ничего подобного! Ni allis. Я украла его. Мой супруг не бедный крестьянин, он купец во Львиве, у него целая конюшня таких лошадей. Я взяла себе самого лучшего скакуна.

— Он больше не твой, — проворчала амазонка, — теперь он наш.

— Тогда вы можете поймать еще одного не хуже, — сказал я со злорадной улыбкой и показал на ее sliuthr. — Когда муж приедет за мной.

Она обдумала это и наконец кивнула:

— А ведь точно. — Ее лицо при этом даже немного просветлело. — И вдобавок мы сможем немного развлечься.

Прекрасно понимая, что эта женщина имела в виду, я одарил ее еще одной злорадной улыбкой.

— Мне бы хотелось это увидеть. И принять в забаве участие.

Казалось, она разделяла мое отвращение к «похотливым самцам» и одобряла мое показное стремление присоединиться к «развлечениям» подобного рода. Тем не менее амазонка окинула меня с ног до головы критическим взглядом, а затем сказала:

— Ты недостаточно выносливая, чтобы стать walis-karja.

Итак, именно этим именем они называли себя: walis-karja, в честь тех языческих ангелов, которые на поле сражения подбирали убитых воинов и переносили их в Валгаллу. Могли ли эти женщины на самом деле быть их потомками? Если да, то вот вам и еще одно печальное разочарование: ведь если верить легендам, валькирии тоже были красавицами.

Я принялся вдохновенно лгать дальше:

— Vái, сестра, я когда-то была такой же выносливой, как и ты. Но жестокий муж морил меня голодом. Не сомневайся, я сильнее, чем кажусь на вид, я умею охотиться, ловить рыбу, ставить капканы. Позволь мне только самой добывать себе пропитание, и я буду есть как свинья. Клянусь, я скоро стану толстой — тучной — жирной. Позволь мне только остаться.

— Это не мне решать.

— Ну, тогда позволь мне обратиться к вашей королеве, старейшине, или как там называется главная walis-karja. Мне неизвестен ее титул.

— Unsar Modar. Наша мать. — Женщина снова призадумалась, а затем сказала: — Ладно. Пошли.

Не выпуская из рук мое оружие и свою свернутую веревку, она также взяла за поводья Велокса и потопала вниз по течению реки. Я шел рядом, очень довольный тем, что попал сюда раньше Геновефы.

Я решил расспросить свою спутницу: