Червонная дама - Алексис Лекей

Он больше не мог спокойно лежать. Он должен узнать, что случилось.

Он оделся и вышел, заперев за собой дверь на два оборота.

Десять минут спустя он уже стоял у подъезда Марион.

Слегка махнул рукой несущим дежурство коллегам. О его романе с Марион станет известно на работе, но в настоящий момент это волновало его меньше всего.

Он поднялся по лестнице, перешагивая через две ступеньки, и позвонил в дверь, постаравшись встать так, чтобы свет лампы из коридора падал на его лицо.

За дверью послышалось шарканье шагов. Заскрежетал ключ в замке, и дверь открылась.

Глаза у нее покраснели и опухли.

— Чего тебе? — спросила она.

— Ты беременна?

— Кто тебе сказал?

Он мягко отстранил ее, вошел в квартиру и запер за собой дверь.

— Никто. Но ты забываешь, что я сыщик. Моя работа — все знать.

— А если это правда? Если я в самом деле беременна?

— Марион! Просто скажи: да или нет.

— Я же не нарочно, ты знаешь. Я не собиралась тебе навязываться. Я терпеть не могу женщин, которые рожают, не советуясь с отцом ребенка, как будто его вообще не существует…

— Давай сразу проясним одну вещь. Я не буду нянчиться с ним, пока ты летаешь на другой конец света брать у кого-нибудь интервью. Это исключено.

— Подожди. Ты хочешь сказать, что я тебе нужна? Я и мой ребенок?

— Наш ребенок.

Она улыбнулась сквозь слезы:

— Я попрошу маму. Она поможет.

— Еще не хватало. Я хочу жить не с твоей мамой, а с тобой.

Она сначала побледнела, потом покраснела, наконец бессильно повисла на нем.

— Это правда? — прошептала она ему в шею. — Ты действительно хочешь, чтобы мы стали жить вместе все втроем?

— Да.

Что я несу, подумал он и крепче прижал ее к себе. Моя первая жена умерла. Вторая ушла, потому что больше не могла меня выносить. Должно быть, я схожу с ума. Это же чистый мазохизм. Значит, через восемь-девять месяцев я стану не только дедом, но и отцом. Неужели мне правда хочется жить с Марион и воспитывать нашего ребенка? Да, хочется.

Его окатило теплой волной. Когда в нем созрело это решение? Он уже не помнил. Но некий тоненький голосок, вещавший откуда-то из глубины его сознания, чуть слышно шепнул ему, что он, возможно, реагировал бы на это событие совсем иначе, не сообщи ему Мириам, что выходит замуж.

Детектив Дюмез позвонил Мириам в девять утра, когда она ехала на работу.

— Отчета для вас у меня пока нет, но я организовал для вас встречу, — довольным голосом сказал он.

— С кем?

— С одним врачом. В те годы он был простым интерном, а сейчас возглавляет отделение детской травматологии. Это вас интересует?

— Да, — ответила она. — Где и когда?

Встретивший их мужчина в крахмальном белом халате производил впечатление человека с взрывным темпераментом. Красная шея и красные щеки, жесткие черные волосы над низким лбом, прорезанным вертикальными морщинами, спускавшимися к основанию носа.

Должно быть, дети его боятся, подумала Мириам, усаживаясь напротив него. Он не лечит травмы. Он их наносит.

— Вам повезло, — заговорил он, откровенно и без всякого смущения оглядев ее ноги и грудь. — Дюмез — мой старый друг. Он рассказал мне, что вас интересует. Скажу сразу, чтобы не было недоразумений. Историю болезни я вам не покажу, пока вы не принесете мне ордер на обыск. Не хочу, чтобы из-за вас меня вышвырнули с работы. Зато я могу рассказать вам, что произошло. Устраивает?

Мириам кивнула и поменяла местами скрещенные ноги, словно поощряя его к откровенности.

— Я прекрасно помню эту женщину и ее мужа, — начал он. — Имен я вам не назову. Она прибежала в больницу с ребенком на руках. Он присоединился к ней позже. Парковал машину. Пока мы оказывали малышу первую помощь, он сидел рядом с женой и не сводил с нее глаз. При этом он что-то тихо ей говорил. Что именно, я не слышал, но явно не слова утешения. Они просидели так три с половиной часа, пока длилась операция, и он ни разу не отвел от нее взгляда. Когда все было кончено, я подошел к ним. Объяснил, что должен задать им несколько вопросов о том, как произошел несчастный случай. Таково требование закона. Она отвечать не могла. И так еле на ногах держалась. Так что отвечал он. Рассказал какую-то совершенно невообразимую историю, и все время, пока рассказывал, буквально не отрывал от нее глаз, а она только молча кивала. Лицо у нее было белым. Почти таким же, как у умершего младенца. Я сообщил в полицию, и их еще раз допросили. Он почти слово в слово повторил ту же самую историю. Она все подтвердила и подписала протокол. Все. Делать было нечего. Доказательств никаких. Помню, уходя, мужчина повернулся и подмигнул мне. Вот мразь…

Он снова переживал ту давнишнюю трагедию и сжимал кулаки, словно мечтал вернуть время вспять и измочалить негодяя голыми руками.

— В тот день я понял, что один человек может желать смерти другому человеку. Я больше всего на свете хотел его убить. Вот. Больше мне вам рассказывать нечего. С тех пор я ни разу их не видел.

— Она сказала мне, что это она убила ребенка.

— Вы уверены, что правильно ее расслышали?

— Да.

Он нахмурил брови.

— Что ж… — в конце концов промолвил он. — Мне кажется, я понимаю, почему она так сказала. Это одновременно и логично, и абсурдно.

И тут Мириам тоже все поняла.

— Она казнит себя за то, что не помешала ему убить ребенка. И считает себя виноватой в его смерти… Но продолжает жить с ним.

Врач грустно улыбнулся:

— Как раз это меня не удивляет. Если верить Дюмезу, вы думаете, что она хочет умереть. Значит, она ждет, когда он убьет и ее.

— Нет. Может быть, поначалу она и в самом деле этого ждала. Долго ждала. Но сегодня она ничего не ждет. Она собирается наложить на себя руки.

Жаннетта силилась сосредоточиться на показаниях свидетельницы, уже получившей в отделе прозвище Женщина-мотоцикл. Что она упустила?

Работа давалась ей с трудом. Дома у Жаннетты творилось черт знает что. Накануне вечером муж закатил ей скандал. Он обвинял ее в том, что она все меньше проводит времени с ним и с ребенком; она отбивалась как могла, но в глубине души понимала, что он прав. Дочку она видела урывками. С мужем они вот уже недели две не прикасались друг к другу. Как только это дело будет раскрыто, ей придется принять серьезное решение. Взять отпуск за свой счет. Или попросить перевода на другую должность, что позволит ей больше бывать дома.

Она будет жалеть о работе в отделе убийств, хотя с Мартеном ладить не всегда легко. Но она знала, что, если ее поставить перед выбором: работа или семья, — она выберет семью. Ну не разводиться же ей! Тем более что у нее нет никакой уверенности, что в случае развода суд оставит ей ребенка. Она встряхнулась. Да не хочет она разводиться. Она по-прежнему любит своего мужа, хотя, говоря по правде, временами он бывает жутким занудой.