Константин Павлович. Корона за любовь - Зинаида Чиркова

— Что знаки, — весело ответил Константин, — вот с алебардами в Италии солдаты справлялись хорошо: они топили ими костры. Четыре аршина высотой, колоть ими неудобно, а для топки годятся, другого-то дерева нет...

Павел внимательно слушал сына.

— Вот как, — неопределённо сказал он, — ну а как насчёт штиблет?

— А башмаки скидывали да топали босыми, потому как очень неудобно по горам да рытвинам. И в походе неловко, и полы у мундиров сильно загибаются...

— И ты можешь что-то предложить взамен? — спросил Павел.

Константин пожал плечами.

— Сумеешь показать свою обмундировку? — снова спросил Павел Константина.

И опять Константин неопределённо пожал плечами.

— Вроде не швейка, — смешливо ответил он.

— Швейка не швейка, а чтобы через пять дней показать новую обмундировку нижних чинов, удобную и нарядную...

— Постараюсь, государь, — скромно потупился Константин.

А у самого запрыгали внутри смешинки — не раз говорил ему Суворов, как неудобна нынешняя форма для нижних чинов и рядовых, и даже показывал на бумаге, какую форму надо было ввести в армии для удобства в походах и сражениях.

Ровно через пять дней Павел явился в специально отведённую для смотра залу. Перед ним стояли навытяжку несколько нижних чинов и рядовых в уже сшитой по меркам и фасону самого Константина форме, Константин, гордый срочно сделанной работой, внимательно следил глазами за выражением лица государя. Вместо похвалы услышал он вдруг гневные выкрики отца:

— Я вижу, что ты хочешь ввести потёмкинскую форму в мою армию!

Константин побледнел: знал, как ненавидел отец давно умершего Потёмкина, всякое напоминание о его победах было для него острый нож.

И верно, форма немного напоминала потёмкинскую, не слишком, конечно, но была просторна и удобна.

— Прочь с моих глаз! — проревел император и выбежал из залы.

Растерянный и побледневший Константин приказал солдатам отправляться в казармы и снять новую форму, не показываясь нигде.

С этих пор не было случая, чтобы Павел не уколол младшего сына выговором, бранью, распеканием за недосмотр.

В полной мере познал Константин несправедливость и жестокость отца на декабрьском параде войск. Императору почудилось, что Конногвардейский полк, шефом которого был Константин, недостаточно чётко выполнил все экзерциции, и он велел полку убраться с глаз долой и стоять в Царском Селе, не смея показываться в столице. Тем же строем под тот же барабанный бой весь полк промаршировал в Царское Село в отчаянный мороз в одних мундирах. Вместе со всеми скакал впереди солдат и Константин.

Казарма для солдат была относительно тёплая, и Константин позаботился о том, чтобы и конюшни тоже были натоплены. Подумал он и обо всех мелочах быта конногвардейцев. А вот для себя у него не было времени подготовить жильё. У него в Царском был дворец, купленный ещё бабушкой, Екатериной Второй, для внука Константина, у фаворита Ланского. Но никто не предполагал, что этот летний дворец может стать и в зимнюю стужу пристанищем для Константина и его свиты. Мало этого, даже Анне Фёдоровне пришлось переселиться в этот дворец и много дней зябнуть от жестокого холода: дворец не топили всю зиму, да и не приспособлен он был для зимнего житья. Константин и его свита вынесли холод без особых натуг, а Анне Фёдоровне пришлось туго. Она жестоко простудилась и долго лежала в горячке.

Гнев отца можно было умерить только одним — сильной муштровкой, безукоризненным знанием всех приёмов парада и боя. Константин с утра до глубокой ночи проводил время на плацу, тщательно отрабатывая с гвардейцами все элементы.

Кончилась зима, настала тёплая весна, и конногвардейцы были допущены к параду. Теперь их строй отличался чёткостью, а лошади как будто слушали полковую музыку и легко, красиво поворачивались со всадниками во всех перестроениях полка.

Павел весело смотрел на сына и приказал ему вернуться с полком в Петербург.

Теперь Константин получил новое назначение: инспектор кавалерии был послан Павлом на австрийскую границу ревизовать дела в полках лёгкой кавалерии, расположенных там.

Зная пристрастие своего родителя, Константин и здесь работал не покладая рук. Во все дни его инспекции снова и снова строились и перестраивались конники, ходили в атаки, спешивались и вновь вскакивали на коней, и Константин распекал начальников, слишком вольно живущих вдали от государева глаза.

Впрочем, инспекцию скоро пришлось отменить. Государь вызвал младшего сына на освящение нового жилища императора и всей его семьи — Михайловского замка.

Павел решил собрать под одной крышей всю свою семью — он отвёл помещения для Александра с Елизаветой Алексеевной и для Константина с Анной Фёдоровной, переселив их из отдельных дворцов, где они жили своими семьями. Константин недовольно поморщился, узнав о том, что придётся жить бок о бок с отцом, всеми своими братьями и сёстрами. Конечно, большая и дружная семья — это очень романтично и по старым русским обычаям, но теперь ему не будет хватать свободы, времени на свои тайные удовольствия и приключения. Всегда на глазах императора, стражи, матери, родственников...

Однако когда он впервые пошёл по широченной парадной лестнице с гранитными ступенями и тяжеленными перилами из серого мрамора, увидел гвардейцев, вытянувшихся перед входами в парадные апартаменты, сердце его дрогнуло от красоты и суровости дворца. А когда он прошёл Белый, или Воскресенский, зал и открылись высокие тяжёлые двери в Большой тронный зал, то так и застыл на месте. Стены, затянутые тёмно-зелёным бархатом, расшитым золотом, венчались искусной золотой резьбой, а у одной стены на этом фоне резко выделялся золотой трон под роскошным балдахином из пунцового бархата, затканного золотым шитьём.

В день архистратига Михаила началось освящение дворца. Гром пушек сопровождал шествие царя и всей его семьи, сановников и вельмож от Зимнего дворца до нового жилища императора. Войска, построенные в почётном карауле, застыли, как каменные статуи. Нарядные, в парадной форме, они радовали глаз Константина новой обмундировкой, чётким, строгим строем, ровными линейками шеренг и колонн.

Павел разрешил всем самым знатным людям государства присутствовать на освящении нового дворца и осмотреть Михайловский замок. Убранство дворца вызвало восторженные толки и разговоры в Петербурге, но стены и перекрытия ещё не успели просохнуть, в залах стоял туман, тысячи огоньков свечей едва проглядывались сквозь мутное марево, и большинство великолепных залов, статуй, картин пропало для глаз восхищенных зрителей. Гости едва различали нежный бархат и роскошную обивку стен, плафоны, расписанные выдающимися мастерами живописи.

Ещё месяцы прошли до тех пор, пока царская семья смогла поселиться в своём новом доме. Константин многие вёрсты прошагал по замку, разглядывая творения старых мастеров живописи и скульптуры, необычайные по вкусу и изяществу помещения покоев матери, отца, свои и Александра. Первые дни жизни во дворце он всё время ходил и рассматривал, удивляясь тому, как сумел отец в такой короткий срок сделать весь замок удивительным произведением искусства.