Федеральный наемник - Владимир Гуркин

— А у нс говорят: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Видел, не так уж и плохо я лазаю по вашем горам. Еще немного потренируюсь и тебя обгоню. Мы, русские, если нас заставляют обстоятельства быстро всему учимся. Так что не надейся, рано или поздно тебя отсюда выкурят, как волка из его норы.

Моя ответная речь явно пришлась не по вкусу Шамсудину, от злости он даже заскрипел зубами. Готовые схватиться друг с другом, мы одновременно отпрыгнули от края пропасти. Мы мерили друг друга яростными взглядами, но в бой идти не спешили. Кажется, и мною и им владело ощущение, что время для поединка еще не пришло.

Вместо него мы двинулись в обратный путь. Он был не менее рискованный, но все же более легкий. Но когда мы вновь оказались в долине, то я и Ванда почувствовали смертельную усталость. Не сговариваясь, мы быстро распрощались с Шамсудином и направились в свой дом. Там нас ждал отец Борис. Его лицо было необычным, оно просто все светилось от радости.

— Хочу вас известить, — встретил он нас словами. — сегодня один из самых счастливых дней в моей жизни. Мы все утро проговорили с Арчилом. И я видел, как глас божий стал доходить до его души. Он сказал, что будет размышлять о том, чтобы завершить борьбу и перестать убивать. Я был прав, когда считал, что можно побороть зло, значит, человеческая душа даже в таких условиях не полностью закрыта для добра, есть в ней щелка, куда можно проникнуть со словом божьим. Только надо ее отыскать, не жалеть для этого усилий, а если надо и жизни. Что вы об этом думаете? — вдруг спросил он.

Но в данный момент об этом я не думал ничего. Мои желания были несравненно более прозаические, я хотел броситься в кровать и уснуть. И все же перед тем, как это сделать, не удержался от скептического замечания.

— Будьте осторожны, отец Борис, помните, что Восток учит человека двуличию. Говорить одно, а делать другое. Здесь словесное согласие еще ничего не означает, вполне вероятна, что это хитрость. Таким образом он хочет вызвать вас на откровенность, чтобы контролировать наши планы.

Ответ священника я уже не услышал, так как упал на кровать и закрыл руками уши. Несколько часов Бог может вполне подождать, тем более в его распоряжении вечность.

Я проснулся, когда уже стемнело. Отца Бориса рядом со мной не было; не исключено, что он отправился на очередной сеанс душеспасительных бесед с начальником этого лагеря бандитов. Зато Ванда лежала на своей кровати, ее глаза были открыты.

— Ты выспалась? — спросил я.

— Да, я давно не сплю. Ты храпел, как медведь, — рассмеялась она. — Если медведи храпят.

— Прости, я не хотел. Зато по храпу можно сразу определить, что этот человек жив, — в тон ответил я.

— Не беспокойся, мой муж храпел еще сильней. Сначала меня это сильно раздражало, а потом я научилась засыпать под его храп, как под колыбельную мелодию. Я не спала по другой причине.

— По какой же?

— Меня беспокоит Шамсудин. Я не могу отделаться от ощущения, что он что-то замышляет.

— Не исключено. Остается одно — быть все время на чеку. Но не думаю, что он так уж опасен, как пытается казаться. Он знает: если с нами что-то случится, ему не поздоровится. Как-никак мы под высоким покровительством самого эмира бен Сулеймана Аджоева. Я уже убедился, что его приказы выполняются тут беспрекословно.

— Здесь что-то душновато, пойдем на воздух, — предложила Ванда. Я не возражал.

Мы вышли, если можно так выразиться, на улицу. Уже стемнело, на небо высыпали кристаллы звезды. Здесь в горах они казались особенно яркими и чистыми, словно отборные алмазы. Мы сели на два рядом стоящих валуна.

— Странно все это. Никогда не могла себе представить, что окажусь в каком-то поднебесном лагере, среди боевиков. Порой кажется, что я сижу в кинозале и смотрю фильм. Ты подтверждаешь, что всего этого просто не может быть, потому что не может быть никогда.

— Ты права, это не может быть никогда, но это происходит на самом деле. И это покруче, чем в самых крутых фильмах.

— Только иногда бывает очень страшно. Вот как сегодня на той площадке, когда вы едва не схватились друг с другом. Я не знала, что делать в тот момент: то ли вас разнимать, то ли самой спасаться.

— Да, ситуация была опасной. Один из нас мог бы быть уже мертвым.

Ванда зябко передернула плечами.

— Холодно? — спросил я.

— Да. И от жизни, и от погоды.

Я снял свою куртку и укрыл ею женские плечи. Она благодарно посмотрела на меня.

— Знаешь, — вдруг задумчиво произнесла Ванда, — мне всегда все удавалось. Я даже не могла понять, почему так везет. Я не прикладывала к этому никаких особых усилий.

— И что же тебе удалось?

— А все. На первом курсе института у меня совершенно нежданно-негадано открылся поэтический дар, из меня хлынули стихи, как из прохудившей трубы. И как ни странно, мне удалось издать целых три поэтических сборника. Люди добиваются этой цели всю жизнь, а я пошла в издательство — и мои вирши приняли.

— Расскажи, как это у тебя происходил этот процесс. Вот я никогда не хотел писать стихи.

— Я безумно влюбилась в человека, который умер задолго до моего появления на свет. Я без конца повторяла его имя, читала его стихи. Мужчина, который стал первым моим возлюбленным, был французский поэт Артюр Рембо. Я часами плакала над его биографией, особенно над теми страницами, где описывалось, как он потерял ногу и как он умирал в марсельском госпитале. Хочешь я прочитаю его строки.

— Да, — сказал я, заинтригованный.

— «В то время как я плыл вниз по речным потокам

Остались навсегда мои матросы там,

Где краснокожие напали ненароком

И пригвозили их к раскрашенным столбам.

Мне дело не было до прочих экипажей

С английским хлопком их, с фламандским их зерном.

О криках и зерне не вспоминая даже,

Я плыл, куда хотел, течением влеком»

Ванда вдруг замолчала.

— «Течением влеком», — задумчиво произнесла она. — Мы тоже, как эти самые матросы, влекомы течением. И тоже не представляем, куда оно нас несет. Нет, больше что-то не хочется читать. Прежнее время для этих стихов уже ушло, а новое для них еще не наступило.

— А что тебе еще удалось? — поинтересовался я.

— Я же сказала все. Спортом занималась, дзюдо. На чемпионате республики заняла второе место. Потом повстречалась с Анатолием, сперва он в меня влюбился, потом — я в него. Квартиру быстро получили, хотя другие ждали ее десятилетиями. И все было замечательно, пока не начался весь этот кошмар. Ну зачем, кто это все придумал? Разрушить целый город, уничтожить столько людей. Тысяча лет буду жить, а так и не пойму, кому это понадобилось.

— Люди охвачены демоном разрушения. Я убедился, какая бездна жестокости таится в каждом из нас. И если она вылезает из-под контроля, овладевает человеком, он становится хуже зверя. Его надо непременно убить. Иначе он будет пить кровь, но никогда не напьется. Наоборот, чем больше он это делает, тем сильнее жажда. Я видел все это своими глазами.