Маска - Сабина Мартин

— Что с ним, Мельхиор? — осведомился Земпах.

Мелисанда пожала плечами и жестом дала понять, что купец потерял сознание.

— Проклятье! — заорал Земпах. — Да что же это такое творится?!

— Ничего, плесни ему в лицо водой, и он придет в чувство. Так просто ему не отделаться.

Шедель встал между обвиняемым и Конрадом.

— Нет. Нужно прекратить допрос на сегодня. Он ни в коем случае не должен серьезно пострадать от пыток.

— А как же гонец?

Земпах с трудом держал себя в руках. Похоже, Шедель казался ему чем-то вроде назойливой мухи.

— Этот вопрос мы как-нибудь уладим. Эсслинген — гостеприимный город, помните? Позаботьтесь о том, чтобы гонец провел тут незабываемый вечер. А завтра пускай отправляется с ответом в Ахальм.

Лангкоп пожал плечами.

— Под вашу ответственность, мастер Карл, — пробормотал он и направился к двери.

Дождавшись, пока он уйдет, скорняк повернулся к Мелисанде:

— Позаботься о нем. И проследи, чтобы стражник посадил его в одиночную камеру. Он не должен возвращаться к тем двоим. Я лично проверю его состояние сегодня вечером. И надеюсь, что все будет в порядке. — Он посмотрел на недовольного Земпаха. — Есть возражения?

Конрад поморщился.

— Глава совета будет от этого не в восторге, знаете ли.

— Мы не можем допрашивать подозреваемого в таком состоянии. Я поставлю Ремзера в известность о случившемся. Вы мой свидетель.

— Ладно-ладно. — Уж Земпах точно был не в восторге. — Но если этот парень учудит такое еще раз, нам придется прибегнуть к другим методам.

Они вместе с писарем вышли из камеры, напоследок выразительно посмотрев на Мельхиора.

Мелисанда с облегчением вздохнула.

«Господи Всемогущий, благодарю Тебя за Твою бесконечную доброту!» — помолилась она.

Ее план чуть не провалился, но теперь в Мелисанде вновь вспыхнула надежда.

* * *

В городе уже сгустились сумерки. По углам что-то шуршало, где-то шипела кошка, от Верхних ворот доносились голоса ночной стражи, в домах слышалось тихое бормотание. Стоял июнь, ночи были короткие, и Мелисанда торопилась.

В башне пивовара уже было темно. К счастью, Мелисанда знала, в какой комнате спит мастер Генрих. Она принесла с собой пару камешков, собираясь бросить их в ставни. Девушка надеялась, что мастер Генрих спит чутко и проснется, прежде чем ее услышит кто-то из соседей или супруга пивовара.

В руке Мелисанды остался только один камешек, когда ставни наконец-то распахнулись. В оконном проеме показалась голова Генриха.

— О Господи, Мельхиор! — прошептал пивовар.

Чуть позже дверь дома открылась и мастер провел Мелисанду в комнату на втором этаже. Там он зажег две лампады и налил себе и гостю по бокалу вина.

Мелисанда пригубила угощение, а затем показала Генриху дощечку с приготовленным текстом.

Он молча прочитал, а потом нахмурился.

— Так, значит, ты хочешь покинуть нас, Мельхиор?

Мелисанда кивнула. Она долго думала, посвящать ли мастера в свой план. С одной стороны, она подвергала и его, и саму себя ненужной опасности, с другой — ей не хотелось уходить, не попрощавшись. Мастер Генрих был единственным другом Раймунда в последние годы. Ее единственным другом.

— Ты считаешь, что все настолько серьезно? — спросил мастер Генрих. — И дураку понятно, что ты не виноват в смерти той девушки.

Мелисанда покачала головой. Она написала ему об Агнессе и о разбирательстве, но не упомянула ни виноторговца, ни попытку Земпаха шантажировать ее. И, конечно же, не стала ничего писать о том, что в ходе разбирательства судьи могут узнать, что Мельхиор — женщина.

— Куда ты собираешься? — спросил мастер Генрих.

Мелисанда пожала плечами и махнула рукой, давая понять, что главное — не ждать разбирательства в Эсслингене.

Мастер Генрих задумчиво кивнул. Встав, он вышел из комнаты.

Мелисанда встревоженно оглянулась.

Может быть, она ошиблась в этом человеке? Может быть, он был более законопослушным, чем она предполагала, и сейчас пошел за стражником?

Мелисанда как раз собралась покинуть дом, когда мастер Генрих вернулся.

— Не бойся, — сказал он, увидев недоверчивость в ее взгляде. Пивовар протянул ей небольшой кошель. — Возьми, этого тебе хватит на первое время.

Мелисанда покачала головой. Она пришла сюда не для того, чтобы просить денег. Напротив, в деньгах она как раз не нуждалась. Но старик не убрал кошель, и Мелисанда, увидев разочарование в его глазах, неуверенно протянула руку. Мастер действительно хотел ей помочь, и если бы она не приняла его дар, то поступила бы некрасиво и обидела бы друга.

Мелисанда поклонилась в знак благодарности. Достав из рукава свиток, она протянула его Генриху.

— А, моя Библия. — Он разложил пергаментные листы на столе и разгладил их. — Надеюсь, слова Господа утешили тебя и Раймунда в трудный час.

Мелисанда кивнула и еще раз поклонилась. Затем она подошла к двери и жестом дала Генриху понять, что торопится.

Мастер кивнул, но сделал знак, что хочет еще кое-что сказать.

— Я не одобряю твоего решения, мальчик, — серьезно произнес он. — Если ты сбежишь, то этим признаешь свою вину. Но я не стану удерживать тебя. Желаю тебе удачи, и да пребудет с тобой Господь. Я уверен, ты обретешь свой путь. И если у тебя будет возможность, дай мне знать, как все устроится. Ты очень порадуешь старика. — Улыбнувшись, мастер Генрих открыл Мелисанде дверь.

Девушка вышла на лестницу. Она услышала, как мастер Генрих, вздохнув, поплелся в свою комнату.

Мелисанда уже спустилась по ступеням и положила руку на засов двери, когда услышала сзади чьи-то шаги.

Это не мог быть мастер Генрих.

Мелисанда хотела отодвинуть засов и сбежать, но в спешке не смогла его поддеть.

— Значит, я не ошиблась. — Матильда, жена мастера, кашлянула. — У моего супруга во многом особые взгляды на жизнь, но даже он не принимает гостей в столь поздний час.

Мелисанда не осмеливалась оглянуться.

Жена Генриха, судя по всему, еще не заметила, кто пришел к ним так поздно.

Мелисанда видела Матильду всего пару раз, когда та сопровождала Раймунда. Она не доверяла этой набожной молчаливой женщине.

Она услышала, как Матильда подошла поближе. На Мелисанду упал луч лампады. Какое-то время ничего не происходило.

Девушка отважилась оглянуться. Матильда по-прежнему поражала своей красотой, хотя ей было уже за тридцать. На ее лице читались следы постигшего ее горя — у Матильды не было детей.