Дорога скорби - Дик Фрэнсис

Сам по себе Тилпит мог бы сделать это. Он явно не привык — и был взволнован таким проявлением насилия. Вся его власть основывалась на имени деда. Сам он был тряпкой. Вот только в британской прессе хватало хороших редакторов, и Джордж Годбар, редактор «Памп», не собирался рисковать своей шкурой, чтобы спасти мою. Принципы слишком часто становятся непозволительной роскошью, и я не был уверен, что на месте Джорджа Годбара, или хотя бы на месте Кевина Миллса, или Индии я поступил бы иначе.

— Подождем, — сказал Йоркшир.

Он открыл ящик стола и вытащил банку корнишонов, выглядевшую совершенно неуместно. На время отложив гаечный ключ, он открыл крышку, поставил банку на стол, вытащил зеленый огурчик и откусил крупными белыми зубами.

— Хочешь? — предложил он Тилпиту. Третий барон сморщил нос.

Йоркшир, пожав плечами, беспрепятственно дожевал огурец и снова потянулся за гаечным ключом.

— Меня хватятся, — мягко сказал я, — если вы продержите меня здесь слишком долго.

— Отпустите его, — с нетерпением сказал Тилпит. — Он прав, мы не можем держать его здесь бесконечно.

— Подождем, — веско сказал Йоркшир, выуживая еще один корнишон, и под аккомпанемент шумного чавканья мы ждали. До меня доносился запах уксуса. Наконец дверь позади меня открылась, и Йоркшир с Тилпитом вздохнули с облегчением.

Но мне легче не стало. Новоприбывший обошел кресло и встал передо мной. Это был Эллис Квинт.

Эллис в рубашке с открытым воротом. Эллис, красивый и мужественный, пышущий обаянием шоумена. Эллис, всенародный любимец, несправедливо оболганный. После скачек в Эскоте я не видел его, но его обаяние ничуть не померкло.

— Что делал здесь Холли? — встревоженно спросил он. — Что он узнал?

— Он шлялся вокруг, — сказал Йоркшир, указывая на меня корнишоном.

— Я приказал привести его сюда. Он ничего не мог узнать.

— Холли сказал, что пришел просить меня прекратить кампанию в «Памп», направленную против него, — заявил Тилпит.

— Он не мог так поступить, — сказал Эллис.

— Почему же? — спросил Йоркшир. — Посмотрите на него. Он просто тряпка. Ничтожество.

— Ничтожество?

Несмотря на свое рискованное положение, я невольно улыбнулся столько скептицизма было в его голосе. Я даже усмехнулся ему, прикрыв глаза, и увидел такую же усмешку на его лице — в ней было все: тайное знание, опыт прожитых вместе холодных осенних дней, легкомысленное отношение к опасности, разочарованиям и травмам, неописуемое торжество. Мы обнимали друг друга, встав на стременах, в восторге победы после скачки. Мы доверяли друг другу, были связаны и соединены.

Кем бы мы ни были сейчас, некогда мы были ближе, чем братья. Прошлое — наше прошлое — не изменилось. Яркие общие воспоминания невозможно стереть. Усмешки умерли. Эллис сказал:

— Это ничтожество проникло к вам, обошло на последних шагах и уничтожит нас всех, если мы пренебрежем предосторожностями. Это ничтожество было лучшим жокеем пять или шесть лет подряд и могло бы оставаться таким и дальше, и будет глупо забыть об этом. — Он наклонился ко мне:

— Ты все тот же старина Сид, да? Хитрый. Без нервов. Победитель любой ценой.

Сказать тут было нечего. Йоркшир надкусил корнишон.

— И что же нам с ним делать?

— Для начала — выяснить, зачем он здесь.

— Он пришел просить, чтобы «Памп» прекратила... — сказал Тилпит.

— Чепуха, — прервал его Эллис. — Он врет.

— Откуда вы знаете? — возразил Тилпит.

— Я знаю его, — веско произнес Эллис, и это была правда.

— Тогда зачем? — спросил Йоркшир.

— Ты не привлечешь меня к суду, Сид, — сказал мне Эллис. — Ни в понедельник, ни потом. Никогда. Ты не сможешь опровергнуть мое шропширское алиби, а мой адвокат говорит, что без этого у обвинения нет шансов. Они прекратят дело. Понятно? Я знаю, что ты понимаешь это. Ты уничтожишь свою собственную репутацию, не мою. Больше того, мой отец собирается тебя убить.

Йоркшир и Тилпит выказали соответственно удовольствие и потрясение.

— Не дожидаясь понедельника? — спросил я. Эти дерзкие слова были тяжелы, как свинец. Эллис обошел кресло и распахнул на мне спецовку и куртку справа. Он расстегнул верхние пуговицы моей рубашки и сильно надавил пальцами на плечо.

— Гордон говорит, что сломал тебе ключицу, — сказал он.

— Как видишь, нет.

Эллис видел остатки синяков и нащупал бугорки мозолей на местах старых переломов, но ему было ясно, что его отец ошибся.

— Мой отец тебя убьет, — повторил он. — Тебя это не волнует?

Еще один вопрос, на который нет ответа. Мне показалось, что жестокая часть Эллиса вдруг взяла верх, друг исчез, и осталась только испуганная знаменитость, которая могла потерять все. Он резко запахнул мою одежду и обошел кресло, остановившись слева.

— Ты не победишь меня, — сказал он. — Ты стоил мне полмиллиона. Ты стоил мне адвокатов. Ты стоил мне сна.

Он мог твердить, что мне его не победить, но мы оба знали, что я смогу, если постараюсь, потому что он был виновен.

— Ты за это заплатишь, — сказал он. Эллис взял меня за твердое предплечье и поднял мою руку, пока локоть не согнулся под нужным углом. Тугая веревка, охватывающая мне грудь и плечи, не давала помешать ему. Сколько бы ни оставалось силы в моей левой руке (на самом деле немало), она была бесполезна из-за веревки.

Эллис задрал коричневый рукав спецовки и синий — куртки. Затем он разорвал манжет рубашки, задрал и этот рукав и посмотрел на пластиковую кожу.

— Я кое-что знаю об этой руке, — сказал он. — Я прочел брошюру.

Эта кожа — вроде оболочки, и ее можно снять.

Он ощупал мою руку до локтя и нашел край оболочки. Он стащил ее до кисти и сосредоточенно снял палец за пальцем, открыв механизм.

Искусно выделанная оболочка придавала руке видимость настоящей — с суставами, венами и ногтями. Под ней находились рычаги, пружины и провода.

Обнаженное предплечье было розовым, твердым и сверкающим. Эллис улыбнулся.

Он взялся своей сильной правой рукой за мою электрическую левую, со знанием дела повернул, потянул и снял ее.

— Ну как? — сказал он и заглянул мне в глаза, как будто любуясь.

— Сволочь.

Он улыбнулся. Разжал пальцы и уронил протез на ковер.

Тилпит выглядел так, словно его вот-вот вырвет, а Йоркшир смеялся.

— Это не смешно! — резко бросил ему Эллис. — Все пошло наперекосяк именно из-за него, не забывайте. Сид Холли собирается уничтожить вас, и если вы думаете, что ему все равно, что я сделал, — тут он наступил на упавший протез и сдвинул его на пару дюймов, — если вы думаете, что в этом есть что-то смешное, то я вам скажу, что для него это почти невыносимо...