Антихрист - Питер Джеймс

– Очень рад вас видеть, Сьюзан, – сказал он и махнул рукой в сторону выхода. – Моя машина ждет снаружи.

Сьюзан поймала себя на мысли, что ей странно снова видеть этого высокого, хорошо одетого, обходительного, умудренного прожитыми годами мужчину и знать, что внутри ее растет его ребенок… их ребенок. Она внимательно рассматривала его лицо, старалась лучше понять его и запомнить. Ее мысли путались: этот человек был для нее то отцом ее ребенка, то превращался в незнакомца, которого она никак не могла соотнести с Малышом в ее животе.

В то время как они, сидя на заднем сиденье «мерседеса», разговаривали о погоде, о трудностях Великобритании с Европейским сообществом и о том, что по Лондону стало совсем невозможно ездить, Сьюзан думала о том, как будет выглядеть Малыш и какие черты мистера Сароцини он унаследует. Нос мистера Сароцини придавал его лицу что-то хищное и больше подошел бы мальчику, чем девочке. Но эти серые глаза были безупречны. Сьюзан хотела бы, чтобы у Малыша были такие глаза.

За обедом она продолжала рассматривать его, не оставляя попыток определить, сколько ему лет. Это по-прежнему было невозможно. Он улыбался – и выглядел на пятьдесят. Поворачивал голову вправо – на семьдесят. Наклонял голову и чистил перепелиное яйцо – на восемьдесят. Поворачивался влево – максимум на шестьдесят. Она поискала обычные знаки, выдающие возраст человека, но кожа у него на шее не висела складками, на руках было совсем мало темных пятен, а на лице – одно, крохотное. Когда он улыбался, вокруг его глаз собирались мелкие морщинки, но в другое время их не было заметно. Его движения были наполнены скрытой энергией, беседуя, он активно жестикулировал, особенно если разговор касался искусства или музыки. И все же аура старости незримо окутывала его, словно поднявшаяся с земли тень.

Забыв о своем волнении, Сьюзан понемногу успокоилась. Как и в прошлый раз, когда они ужинали здесь вместе с Джоном, он оказался интересным и умным собеседником. Он рассказывал Сьюзан смешные истории из жизни выдающихся певцов – включая Паваротти и Марию Каллас, знаменитых дирижеров и великих композиторов. Казалось, в мире классической музыки нет такой вещи, о которой бы он не знал, и такой знаменитости, с которой бы он ни разу не встречался.

Сьюзан слушала с интересом, но вполуха, так как все время, пока он рассказывал, размышляла над тем, как спросить его о том, как будет воспитываться ребенок. Есть ей не хотелось, и она едва притронулась к своему супу.

Каким-то образом их разговор переключился на живопись. Мистер Сароцини поведал Сьюзан о том, как величайшие сокровища мирового искусства, награбленные нацистами во время Второй мировой войны, были незаконно распроданы в частные коллекции по всему миру. Также он рассказал несколько историй о подделках: о том, как некоторые из самых влиятельных и знаменитых людей в мире были обмануты, заплатив несколько миллионов за фальшивых старых мастеров или импрессионистов. Эти люди до сих пор скрывают, что их так надули.

Только к концу обеда, за кофе, Сьюзан удалось перевести разговор на ребенка и его будущее. За ним будет смотреть жена мистера Сароцини или они наймут няню? Это был первый из многих мучивших ее вопросов, и банкир ответил на него вежливо, но уклончиво:

– Мы как раз это обсуждаем.

То же или почти то же («Мы еще не решили») она услышала в ответ на вопросы о том, где ребенок будет жить, где будет ходить в школу, будут ли его крестить или приобщать к какой-либо другой вере. Все это, по словам мистера Сароцини, в данный момент «обсуждалось».

Сьюзан быстро поняла, что ей ничего не удастся узнать о том, что произойдет с ребенком после того, как он родится, и это обеспокоило и разозлило ее. Ей казалось странным, что мистер Сароцини, который так хотел завести ребенка, еще не знает, какая жизнь того ожидает. А это не только его ребенок, но и ее. Она мать, и, сколько бы мистер Сароцини ни заплатил, она имеет право спрашивать, быть в курсе всех дел и даже давать советы во всем, что касается будущего ребенка.

Мистер Сароцини встал со стула.

– Насколько я понимаю, Сьюзан, вы торопитесь. У вас ведь встреча?

– Да, в полчетвертого.

– Не беспокойтесь о ребенке. Ни о ком в мире не будут так заботиться, как о нем.

– Детям нужна не только забота, – сказала она, когда они выходили из дверей клуба. – Им нужна любовь.

– Ну конечно, – сказал мистер Сароцини. Шофер распахнул перед ним заднюю дверцу «мерседеса». – Любовь. Да. Уверяю вас, Сьюзан, у этого ребенка будет больше любви, чем вы можете представить.

Ее испугало то, как он это сказал. Она забралась в кожаное нутро машины. Дверца со стуком захлопнулась, отделив ее от яркого декабрьского света, и ей вдруг показалось, что она попала в склеп. Взглянув в лицо мистеру Сароцини, она обратила внимание, насколько жестче стали его черты, и испугалась еще больше.

«Уверяю вас, Сьюзан, у этого ребенка будет больше любви, чем вы можете представить».

Он может так говорить – у него хватит денег, чтобы устроить это. У него хватит денег, чтобы устроить что угодно. Сьюзан вдруг вспомнила то воскресенье в сентябре, когда она прочла в газете о смерти Зака Данцигера, и задумалась, нет ли тут связи. Она поскорей отогнала эту мысль, но взглянула в стальное лицо мистера Сароцини, и мысль сразу же вернулась. Это лицо так легко меняет выражение. Оно может выражать полнейшее дружелюбие, а в следующую секунду застыть ледяной маской. Насколько жесток мистер Сароцини?

– А сейчас, Сьюзан, мы посетим одного моего хорошего друга. Его зовут Эсмонд Ростофф. Может быть, вы о нем слышали?

Сьюзан задумалась. Это имя она слышала впервые в жизни.

– Нет, не думаю.

– Когда-то он был одним из величайших игроков в поло. Эсмонд Ростофф – это легенда поло. Одно время он был владельцем лучшей в мире команды. Вы, наверное, не следите за этим видом спорта?

– Нет, не слежу.

– Ему принадлежит конюшня сильнейших скаковых лошадей. Но он предпочитает держаться в тени. – Мистер Сароцини улыбнулся. – Но мы приехали сюда не затем, чтобы смотреть на лошадей. Эсмонд коллекционирует картины импрессионистов. Он дорожит своим уединением и показывает коллекцию только близким друзьям. Мне пришлось убедить его, что вы очень много значите для меня.

«Интересно, что он сказал про меня Ростоффу?» – подумала Сьюзан.

– Спасибо, – сказала она. Это могло означать и «спасибо, но я вынуждена отказаться». Растущее у нее внутри беспокойство отбило всякое желание смотреть на картины.

«Мерседес» остановился возле впечатляющего георгианского дома, расположенного недалеко от площади Белгрейв-сквер. Поднимаясь по ступенькам к входной двери, мистер Сароцини сообщил Сьюзан, что Эсмонд Ростофф является потомком последнего русского царя и владеет одним из самых ценных – а возможно, самым ценным – собранием работ ранних импрессионистов. Ни одна из доступных широкой публике галерей не смогла бы составить конкуренцию его коллекции. Он намекнул, что некоторые из картин, которые Сьюзан предстояло увидеть, были перед самой революцией тайно вывезены из России.