Опасный винтаж - Рина Осинкина

из полированной нержавейки, с тисненым российским гербом сбоку, красивая, но малость помятая. Не антиквариат, на продажу такую не пустишь, а для себя отчего же не подобрать?

Додик ткнул фляжкой Евгению в живот и сказал:

– Хотя, ты знаешь, пропало у меня настроение пить. Хотел с подругой тяпнуть, а она, видишь, ушла. Бери, братан, питье хорошее. Тебе понравится.

И больно хлопнув Женьку по плечу, торопливо ушел. Женька проследил взглядом, как тот размахивает руками перед мордами проезжающих машин, тормозит, договаривается с бомбилой, сунув голову в салон.

Женька сполз с перил, аккуратно поболтал фляжкой. Внутри мягко плескалась жидкость, больше половины.

Отвинтил крышечку, нюхнул. Виски? Нет, кажется, что-то другое. Ром какой-то. Не меньше сорока оборотов. Отличненько.

Женя сунул фляжку во внутренний карман и воровато огляделся по сторонам. Сейчас было ни к чему, если его с фляжкой застукает Витек или Гарик. Или оба. Пилим домой.

Стоп! А дома-то эти… Семья… Может, не заметят? А, ладно, прорвемся.

Семеныч, может, и спит. В это время он часто дрыхнет. Мамахен, наверное, с детьми возится. Так что шанс есть.

Женя очень тихо вставил ключ в замочную скважину, медленно отворил дверь до половины, проскользнул внутрь и так же медленно и аккуратно дверь прикрыл. На цыпочках, не разуваясь и не снимая ветровку, прокрался на кухню и плотно затворил за собой кухонную дверь.

Выдохнул. Кажись, пронесло. Не учуяли.

Он очень любил свою новую семью, чем она и пользовалась, третируя его беспардонно, особенно если дело касалось выпить и закусить. Его семья на дух не переносила спиртное.

Но сейчас-то он всех их перехитрил. Теперь осталось достать хлебушка и чего-нибудь еще накидать на стол, чтобы красиво было.

Для красоты в холодильнике нашелся небольшой шматочек сала в мутном полиэтилене, а к нему Женя приложил кривенький маринованный огурчик, в банке осталась еще парочка, и достал тюбик с горчицей.

«Красота», – оценил натюрморт Женя и приступил к кульминации – снял с полки чайный стакан из чешского хрусталя, оставшийся еще от бабушки, и медленно, с чувством наполнил его почти до краев пряно-ароматной волнующей жидкостью.

Потом он двумя пальцами, большим и указательным, с каким-то блатным шиком принял стакан и утвердил его на уровне лица. Прикрыл веки в предвкушении.

Тут ему вдруг почему-то вспомнились верующие из церкви, те самые «активисты», и то, как они у себя в трапезной пили свой компот, крестясь и кланяясь иконам.

Евгений хмыкнул и с серьезной дурашливостью тоже зачем-то осенил себя широким православным крестом.

Вздохнул шумно, резко выдохнул. Поднял стакан, потянулся к нему губами. Вздрогнул.

Дверь затряслась под натиском. Вот, блин, как некстати.

Женя решил притаиться и не открывать. Притаился.

«Фу, ну как несолидно», – устыдился он сам себя и, помедлив, потянулся за огурчиком.

Передумал. Сначала нужно соорудить бутерброд, чтобы не суетиться потом, после того как он опрокинет внутрь этот живительный напиток, а с достоинством и без спешки закусить.

Женя снова отставил стакан, достал ножик, дощечку, нацелился на шматок сала. Стук повторился, дверь затряслась, закряхтела, за ней слышались возня и недовольное ворчание.

Женя в сердцах отбросил нож в сторону и уставился на дверь, размышляя, не подпереть ли ее быстренько чем-нибудь тяжелым? Долго ему потом придется объясняться с Семенычем? Потому что, судя по всему, рвался на кухню именно Семеныч.

Дверь распахнулась, Женя ничего не успел сделать. Ни подпереть, ни выпить, ни даже припрятать. Стакан торчал, как шпала, посередке стола, в окружении натюрморта из огурца и сала. И источал резкий алкогольный аромат.

В дверном проеме, скаля клыки и дыбя загривок, стоял Семеныч. Доберман-полукровка лет шести. То, что он был полукровкой, не мешало ему иметь такой же склочный, неуживчивый характер, как и стопроцентно чистому. А рядом маячила Мамахен – как мы могли подумать, что она не заявится? Вот же она, заявилась. Гладкошерстная кошка черепахового окраса, без устали приносящая потомство. Мамахен злобно размахивала хвостом и блистала зелеными зеркалами глазищ.

– Что вы себе позволяете, свора? – как можно тверже воспросил Женька. – Могу я отдохнуть, а? Спокойно без вас могу пообедать? Обнаглели!..

Выдохся, кураж иссяк.

Воспитатели на его голову, блин.

Свора злобно шипела, рычала и жутко его нервировала.

Семеныча Женька подобрал прошлой осенью. Был конец ноября, очень холодно и очень сыро. Женька как раз пенсию получил и решил, пока она у него еще есть, купить теплые ботинки.

Здравый смысл подсказал ему, что ботинки нужнее, чем бухалово с Гариком и Витькой, хоть кроме этих пацанов общаться ему было абсолютно не с кем. И делать особенно тоже. Только «Радио Шансон» слушать.

Решил пробежаться к платформе: там вьетнамцы торговали недорого всяким шмотьем. Чтобы срезать путь, махнул наискосок за старыми гаражами и чуть не налетел с разгону на пса.

Испугался, естественно. Собачка немаленькая. У нее, то есть у него, у пса, лапа застряла в решетке водостока. На тот момент, как на него налетел Женька, псина обессилела от попыток вырваться из тисков, да еще, как потом выяснилось, сухожилие себе повредила в процессе. Пес то ли сидел на боку, то ли уже лежал, скалился, тихо рычал, в глазах тоска и ужас.

Женька наклонился над решеткой, чтобы разобраться, в чем дело. Вообще-то он боялся собак, особенно бездомных. Но эту жалко стало, вот он и пересилил страх.

Потом он сказал псине строго: «Я тебя не бросаю, мне просто помощь нужна, жди» – и убежал в магазинчик к Мурзе, это неподалеку.

Обычная лавка продуктовая, Мурза продавец, а может, и сам хозяин. Но Женьке нужен был сейчас не он, а Василий Семенович, для своих просто дядя Вася, грузчик, он же фасовщик, он же сторож.

Повезло: дядя Вася оказался на месте. Вдвоем они порысили обратно за гаражи, захватив с собой кое-какой инструмент, и собачку освободили.

Пес дрожал не только от страха. Псине было худо. Видать, давно так валялся возле этого водостока.

Хорошо, что чугун решетки был насквозь ржавый и быстро поддался под напором кривой фомки и кувалды.

Дядя Вася отряхнул руки и спросил: «А теперь вы куда?» – и с негодованием отпихнул Женькину руку со стольником.

Женька с усилием схватил животину поперек тулова, взвалил ее себе на пузо и потащил в ветеринарную клинику, радуясь, что клиник этих в их округе теперь немногим меньше, чем салонов красоты с турбосолярием по пять рублей минута.

Конечно, он уже давно не выглядел как министр, конечно, в ветклинике с ним говорили отстраненно и с недоверием, но он привык.

Это, наверное, плохо и неправильно, но он