Расправляя крылья - Дмитрий Градинар

А сейчас — снова нахлынуло…

«Уже не твоя». Джокарт и заметить не успел, как вышел из коридора. И теперь выслушивал справедливые упрёки офицера, приписавшего, правда, действиям курсанта неверную мотивировку.

— Ещё раз спрашиваю, в чём дело? Ты дважды заснул при маневрировании. Ещё раз — и сниму с полётов. Рассказывай тогда кому хочешь, что там у тебя на душе и как тебе нелегко с этим жить третий год подряд… Или ты будешь летать, курсант Джокарт, или…

За недосказанностью маячило Самое страшное. Снятие с полётов — это признание негодности. А крейсер или линкор — совсем не то, к чему стремился Джокарт.

— Принято, ком! — загоняя на дно сознания воспоминания о Лиин, ответил Джокарт

Извиняться было глупо. И поздно. В бою выпадение одного истребителя из общего строя грозило непоправимой бедой не только ему, но и, как минимум, ещё двум пилотам. Если ты — ведомый, значит, без прикрытия оставался твой лидер — ведущий. Если лидер… Всё! Больше не думать о ней! Извиняться поздно.. Только так — по уставному.

Принято. И пошла ты к чёрту, Лиин! Не — Моя — Лиин! К чёрту! Это такой плюгавый офицер из моего сна. С кредитками вместо души и сердца. К бессмертным! Под вывеску, в публичный дом, куда угодно… Принято, ком!

Третьего раза не случится. Не должно случиться. Дура ты, Лиин… Жизнь — действительно одна. И нет ни потустороннего мира, ни загробного существования, ни смысла нет в этой единственной жизни без любимого человека! Может быть, я и был твой шанс, Лиин. Лиин? Ты ещё не ушла? Принято, ком…

Не извиняться. Не думать. Был ли я твоим шансом? А ты — моим? Об этом поздно теперь говорить. И сейчас мой шанс — вот этот непослушный «Зигзаг». Великий Космос! Какой же он строптивый, мой истребитель!

Впритирку к границе коридора. Выполнять новую вводную. А ведь это — только пилотирование. И скорость — не выше одной десятой световой. Что же будет на полной — 0,98 от световой?

Сколько может пройти пешком, пробежать, промчаться на скутере обычный человек за всю свою жизнь? А сколько — пилот истребителя? Вот то-то!

Пролетать в секунду двести девяносто пять тысяч километров, щетинясь залпами излучателей, накидывая ловчую сеть прицельных захватов на мечущиеся точки вражеских кораблей! Уходи, Лиин… Принято! Уходи из меня… Это больно, я уже знаю. Я переживал боль целую вечность — два рейда по двенадцать часов, жизнь нескольких поколений по изобретенной мною мерке.

Уход на вираж — спасение от бессилия что-либо изменить. Привязка по ориентиру Fagot-233… Нет, уже следующая вводная! Ещё одна! Ещё! И Джокарт на миг почувствовал себя в самой гуще настоящего сражения. Сейчас бы ещё что-то покруче, погорячее, чтоб занять кровь другими волнениями…

Словно услышав его мысли, инструктор даёт новую, совсем уже неожиданную вводную, и пульс учащается от сотни до каких-то бесконечно больших величин. Во рту — привкус крови. Истребитель, словно сгусток энергии, обволакивает, подключается к твоим венам напрямую и начинает волноваться вместе с тобой.

— Ну что, девочки? Будем мелочиться или полетаем по-настоящему? Не надоело плестись, как стадо беременных тараканов? Педаль до отказа! Пора, девочки, превращаться в мальчиков… 0,98! И… Сей — час!!

— Час — час — час! — И так миллион раз в секунду — вздрогнул разгонный движок.

Джокарт непроизвольно зажмурил глаза. А когда открыл их, то увидел, что звёзды из точек превратились в чёрточки. Он знал, что чудовищная инерция, с которой не смогут справиться до конца гравитационные компенсаторы, будет ощущаться позже — при погашении ускорения или при изменении траектории. А пока — будто рушилась куда-то седая Вселенная, теряя парики туманностей и подвязки созвездий. А в этом всём растворялся и «Хванг», и страх, что заставляет зажмуриваться, и даже Лиин.

Всё-таки нашлось лекарство от всех его недугов, ликовал Джокарт, боясь шевельнуть даже мизинцем. Инструктор позволил им пять минут такого полёта. Время от первых троглодитов до создания космических крепостей. Мысли текли отвлеченно, путаясь и перемежаясь одна другой. И стало легко и просторно, а позвоночник пропускал через себя волны приятнейшей дрожи. Глаза же радовались миллионам оттенков всех цветов. Кто сказал, что космос это обязательно темнота? А скрытые диапазоны? Линии излучения металлов? Цвет и время. Вот куда вторгался сейчас его учебный «Зигзаг».

Бывают же дни — бесстыдно-серые, и время их обходит стороной. Есть — обычные. В них что-то происходит, но это только мелкие шероховатости голодного листа белой бумаги. Они проглатывают все заглавные буквы, оставляя только мелкую, никчемную вязь прописных. Дни — праздники полны добродушной блистательной лени. Они величественны, но величественность их — преходящая, словно случайная гостья, которой уже пора… Дни — тревоги, похожие на чёрно-оранжевый — огонь и дым! — муар. Дни — невидимки. Мы их просто не замечаем. Они надевают волшебную шапку-невидимку, и мы не замечаем… Наверное, им так и приходится умирать — в шапках-невидимках, чтоб о них никогда не вспомнили. А есть вот такие, полные неожиданности, изменяющие жизнь. Здесь звёзды — черточки, здесь долгожданное осязание мечты… И наверняка будет ещё что-то, а символом такого дня непременно должен служить рог изобилия…

Полное слияние с пустотой! Мысли текут сами по себе, вдоль траектории полёта. Пять минут. Первые пять минут блаженства! Неужели когда-нибудь оно станет привычным?

— Внимание! Включен главный тактический терминал крепости «Австралия»! Всем доложиться. Каждый называет себя тем именем, под которым он будет занесён в реестр истребительного флота, — и дальше уже весело, бесшабашно, словно принимая счастливые роды, — как ощущение, ПИЛОТЫ? Первый!

— Курса… — начал кто-то, но не закончил, лишь коротко ойкнул, видимо поздно осознав всё только что сказанное.

— Неудачное имечко, пилот Курса. А ваше «ой!» — это всё, что вы можете сказать о полной скорости? Возражения не принимаются! Второй!

— Пилот Гаваец! — И нет больше Моджо, который созвучен с маджонгом. — Ощущения — как на доске для серфинга под волной.

— Принято. Третий?

Ещё один казус.

— Пилот… — Пауза и вторая попытка: — Пилот Молния!

— Пилот по имени Пилот! Замечательно! Насчёт молнии — можно сказать и так… Только вы теперь — как шаровые молнии. Хотя и на «Зигзагах»… Четвёртый?

— Пилот Филеас. Нормально.

— Принято, пилот Филеас.

Та-ак… Значит, Филеас решил остаться под своим собственным именем. Может быть, гадал Джокарт, и мне стоит? После первых пяти минут полёта на максимальной скорости его мозг исторг из себя все эти «вихри», «ястребы» и прочих «тигровых акул». И детство и юношество остались где-то позади, за тонкими иглами струй разгонного движка. Джокарт знал, что по команде инструктора курсанты должны назвать себя так, как будет именовать их теперь любой другой пилот. Традиция… Никто никого не неволит. И нет никаких противоречий — это на курсах они известны как Моджо и Кавадо. В истребительном флоте их представят уже как Гавайца и Курсу. Новые люди, новое окружение. Только и всего-то — новые имена. Выбранные добровольно.