Морской узел - Андрей Дышев

Ирины в квартире не было. Может, она сама выбежала, почувствовав запах дыма. Может, ее вынесли спасатели… Посреди комнаты вдруг провалился пол, и из черного страшного проема к потолку взвились языки пламени. Кровавое чудовище принялось пожирать второй этаж. Заслоняясь от нестерпимого жара рукой, я инстинктивно вернулся в спальню, подальше от огня, но тотчас понял, что сам загнал себя в ловушку. Кинулся к балконной двери, но за ней уже колыхалась огненная штора. Огонь отрезал мне все пути к отступлению. Мне стало страшно. Злой рок завлек меня сюда, чтобы спалить заживо… Воды! Мне бы хоть бутылку воды! Я заметался по спальне и чуть не опрокинул аквариум с мутной серой водой, покрытой слоем пепла. Вот оно, мое спасение! Я окунул голову в воду – она оказалась теплой, почти горячей, и все же трудно передать словами, какое я испытал облегчение! Потом вынул стеклянный короб из каркаса, поднял над головой и перевернул. Горячий водопад хлынул на меня, и вместе с ним посыпались ракушки, мелкие камешки и склизкие, почти сварившиеся рыбешки. От меня повалил пар. Ручеек отважно побежал по полу в сторону огня, намереваясь сразиться с ним. Злобно зашипели обуглившиеся плинтуса. Я побежал в комнату, где уже торжествовал огонь. Некогда желтый кожаный диван теперь был черным; обшивка сморщилась, порвалась; лоскутки кожи шипели, жирно пузырились, издавая отвратительный запах. Я заскочил на него, чувствуя, как пристает к подошвам что-то липкое, потом прыгнул вперед, сквозь пламя, как с батута. Кровь закипала в жилах, слюна во рту становилась горячей; огонь пытался зацепиться за мою мокрую одежду, и от этих прикосновений шел пар, смешивался с дымом. Не знаю, куда я бежал. Боль спутывала мысли, загоняла куда-то сознание, но подстегивала мышцы, и я несся сквозь дым с одним бездумным желанием уйти от огня, куда угодно, но только бы подальше от него…

Я со всего маху налетел на ствол дерева. Оно выплыло из облака дыма, когда до него уже можно было дотянуться рукой. Я уже на улице? Качаясь, я держался за его волосистый коричневый ствол, похожий на ногу мамонта. Позади что-то грохнуло, в спину толкнула горячая волна. Я оглянулся. В доме Ирины стала рушиться кровля, на чердак проваливались пласты черепицы, оголились стропила, словно ребра истерзанного животного. Пламя уже перекинулось на соседний дом, и под крышей горел еще небольшой, но подвижный огонь, как маленький диверсионный отряд. Я побрел прочь, вслед за искрами и невесомыми хлопьями сажи. На руке вздулся волдырь, и я машинально, не чувствуя боли, пытался сковырнуть его, словно налипший комок грязи… Почему до сих пор нет пожарных машин? Кто эти люди, тенями снующие вокруг – тихо, быстро, с легким шуршанием, от которого невольно содрогаешься?

Я почувствовал дурноту и прислонился лбом к стене дома. Отравленный организм корчился, сжимался в судороге, пытаясь избавиться от яда. Рядом кто-то негромко ругался, гремел дверями подъезда: «Развернись же ты! Боком, боком!» В дверном проеме, из которого вылетали клубы дыма, застряли двое. Они несли телевизор – большой, плоский, словно живописное полотно в могучей раме. Я узнал тех самых мужичков, с которыми вместе прошел через милицейский кордон.

– Там еще полно всего! – сказал один из них с черной от копоти физиономией и подмигнул: – Поторопись, братишка!

Еще полно всего? Я наконец понял, кто эти люди. До меня дошло, кого и зачем пропускали милиционеры к пожарищу. И меня как будто снова подхлестнуло обжигающее пламя. Крича от ненависти и злобы, я кинулся на мародеров и первым же ударом сбил с ног того, кто посоветовал мне поторопиться. Второй, не желая упускать ценную добычу, кое-как удержал телевизор, хотя ему и пришлось присесть. Я ударил его в голову ногой.

– Подонки! Уроды! – орал я, молотя кулаками по скользким влажным физиономиям.

Мародеры кинулись прочь и быстро скрылись в дыму. Из подъезда раздались крики. Перепрыгнув через телевизор, я забежал внутрь и стал подниматься по лестнице. На площадках были выбиты стекла, сквозняк разгонял дым, и я видел, что ступени завалены домашними вещами. Мне приходилось пробираться через горы одежды, книг, посуды, мягких игрушек, еще милых, цветных, не охваченных огнем. Перед пустым дверным проемом на корточках сидел парень в шапке-ушанке с темными подпалинами. Рядом, на полу, лежала пожилая женщина в ночной синтетической рубашке, оплавившейся снизу. В первое мгновение мне показалось, что парень пытается привести несчастную в чувство и он будто бы нащупывает у нее пульс… Я приблизился к нему, и мне показалось, что у меня на голове вдруг вспыхнули волосы и зашевелились, скручиваясь в спираль. Парень отрезал женщине распухший палец с золотым кольцом, кряхтел от усердия; ему приходилось нелегко, маленьким перочинным ножиком трудно было перепилить кость, и тогда он принялся выворачивать палец, чтобы сломать сустав…

От удара ножкой стула он рухнул на спину, перекувырнулся через голову и кубарем покатился по лестнице, щедро поливая стену кровью. Я упал рядом с женщиной на колени, прижал пальцы к ее шее. Она уже была мертва… Снова донеслись до меня слабые крики. Я забежал в квартиру, дверь от которой была сорвана с петель и лежала на полу. Здесь уже было полно дыма, и мне снова пришлось идти на ощупь, натыкаясь на стены и углы. Несколько раз я крикнул, но никто не отозвался. Я пробежался по комнатам, где царил ужасный беспорядок, осмотрел кухню и только потом догадался заглянуть в ванну. Тощий старик лежал на полу, одной рукой держась за край наполненной до середины ванны. У него была разбита голова, и седые волосы залила вязкая черная кровь. Я поднял на руки казавшееся почти невесомым тело, выбежал в прихожую. Старик тяжело и хрипло дышал, задыхаясь в дыму.

– В квартире еще есть кто-нибудь?! – на всякий случай крикнул я, но он меня то ли не расслышал, то ли не понял. Его светло-голубые глаза были полны слез и бездонного горя. Высохшие слабые пальцы комкали мою рубашку… Лестничная площадка быстро заполнялась дымом, который, словно туман, опускался сверху, стекал серой грязной пеной с верхних этажей. Старик увидел распростертое на полу тело женщины, слабо шевельнулся, словно пытался высвободиться из моих рук, но тотчас обмяк, вывернул шею, молча и неотрывно глядя на покойницу.

Я побежал вниз, отталкивая ногами перевернутые и покореженные стулья. Старик уже не держался за меня. Его тело обмякло, руки свисали безвольно, и можно было бы подумать, что он умер, если бы не отсутствующий взгляд, обращенный на грязные, исцарапанные стены.

Я вспугнул еще несколько теней, которые мгновенно разлетелись в разные стороны, едва увидев меня, притаились в подвальных щелях и задымленных уголках с награбленным добром. Едва держась на ногах, я выбрался на улицу. Дерево, рядом с которым я стоял несколько минут назад, уже было охвачено пламенем, крона полыхала щедро и ярко. Ветер подхлестывал огонь, толкал его в сторону новых жертв, заставлял снова и снова нападать, словно древнеримский мастигофор, в обязанность которого входило стравливать трусливых гладиаторов. Пламя уже обожралось и домашней утварью, и мебелью, и людьми, уже сытно отрыгивало искры и теперь нападало не так быстро, как прежде. Я отнес старика к старому замшелому забору, куда огонь не мог добраться, а сырая земля сохранила прохладу. Дебелая парочка – мужчина и женщина в спортивных костюмах – стояли поодаль и смотрели, как огненный язык вырывается из оконного проема и облизывает откосы. Ветер швырнул в них россыпь мелких огней, женщина пискнула, прикрыла лицо жирной ладонью, похожей на коровье вымя. Все до единого ее пальцы были покрыты золотыми кольцами и перстнями. «Жарься, жарься, коровка! – весело, с озорством воскликнул мужчина. – Может, похудеешь заодно!» Женщина не обиделась, шутка даже развеселила ее, и она кокетливо ответила: «Витек, ну какой же ты грубый!» Им стало жарко, они подхватили пузатые, набитые битком спортивные сумки и, оживленно переговариваясь, пошли куда-то, где дыма было побольше.