Комната шепотов - Дин Кунц

Джейн Хок приехала в Боулинг-Грин, штат Кентукки, в понедельник днем, в 4:54, и чувствовала себя слишком усталой, чтобы придавать значение болям буквально во всем теле. Она нашла продуктовый магазин, где купила два сэндвича «рубен»[30], маринованные огурцы и контейнер с картофельным салатом.

Мотель оказался дорогим, четырехзвездочным, и не зря: здесь имелся полный набор кабельных каналов, вселенная смыслов и бессмысленностей. Усевшись перед телевизором, чтобы поесть, Джейн не хотела смотреть ничего, кроме канала «Гейм-шоу нетворк»: там крутили «Семейную вражду» со Стивом Харви, повторный показ трех передач подряд. Ведущий гримасничал и шутил, семьи ссорились, и ей казалось, что еще не умерла та беззаботная, самоироничная, аполитичная Америка, настоящая, прежняя, жившая полной жизнью, – сейчас все это быстро исчезало.

Приняв душ, она тщательно вымыла и прополоскала парик в раковине, пользуясь шампунем и кондиционером, надела его, высушила феном и причесала, а потом сняла и досушила собственные короткие волосы, которые кое-как постригла сама. После этого она вытащила из глаз контактные линзы с зеленой радужкой, прополоскала в специальном растворе и уложила в коробочку. Наконец она вытянулась на кровати с кольтом сорок пятого калибра под подушкой, на которой лежала бы голова Ника, если бы этот мир был лучше и Ник остался в живых.

Джейн лежала, уставясь в потолок, которого не видела, темнота вливалась в ее голубые глаза, и она просила только об одном: пусть темнота, которая ближе к ночи заполнит ее целиком, не приносит с собой сновидений.

Обед для Харли доставили в шесть часов. Еду и напитки для заключенных доставляли прямо в комнату. У каждого была спальня с двуспальной кроватью, зона отдыха и туалет с душем. Но любое помещение может стать тюрьмой, если не свободен тот, кто живет в нем.

Десять месяцев его держали взаперти в этом идиотском месте, где тюремщики называли себя психотерапевтами. Необычность происходящего, одиночество и страх временами причиняли ему мучения. Лучше уж ночные кошмары – от них, по крайней мере, можно избавиться, проснувшись.

Харли не знал, сколько еще времени сможет держать себя в руках. Что-то внутри его разваливалось на части. Расходилось по швам. Отключалось. Его мозг всегда был полон ярких мыслей. Но в последнее время ему казалось, что часть огней в центре гасла, и он иногда переставал соображать как следует, не видел ничего в этой темноте. Когда это случалось, окружающие звуки – людские голоса, музыка, птичьи трели – превращались в бессмысленный шум вроде грохота тележки, несущейся по изогнутым рельсам русских горок. Тогда нужно было лечь, закрыть глаза, взять себя в руки и ждать, когда паника пройдет. Она всегда проходила, но это вовсе не значило, что так будет и впредь.

Некоторые дети чувствовали себя еще хуже. Двое младших – семилетняя Салли Ингрем и восьмилетняя Нора Райнхарт – жили в одной комнате, потому что боялись оставаться одни ночью, а нередко и при свете дня. Десятилетний Джимми Коул всегда был хрупким ребенком. С прошлого Рождества он все чаще уходил в себя и теперь мог в течение нескольких дней не произносить ни слова.

Харли поел у окна, сквозь которое были видны озеро вдалеке, залитое лунным светом, и прилегающая территория, имевшая зловеще-волшебный вид из-за подсветки. Ни зарешеченных окон, ни запертых дверей. Обитателям школы разрешалось ходить по огороженному участку площадью пять акров, окруженных каменной стеной высотой в девять футов – на нее можно было забраться там, где сплели свою сеть многолетние лозы. В некоторых местах деревья стояли рядом со стеной, прочные ветви нависали над ней, давая шанс на побег. На северном конце участка были чугунные кованые ворота для тех, кто прибывал сюда по воде. Вскарабкаться по ним было легче, чем по стене.

Все это манило Харли обещанием близкого избавления, но обещание оказалось ложным. Он был не единственным, кто смог бежать, но не сумел остаться на свободе. Тюремщики вели с ними какую-то психологическую игру, искушая их.

Ему хотелось бы видеть в них отвратительных, злобных змей, пожирающих птичьи яйца. Но они не были такими. Они походили на его отца и мать, обычных людей, которых изменили: теперь они были теми же, что прежде, и одновременно не теми. Они вели ту же жизнь, что и раньше, но когда им приказывали что-то сделать – даже если речь шла о чем-то ужасном, например о том, чтобы пожертвовать своими детьми, – подчинялись без возражений. И хуже того, верили, что поступают правильно. Никто не обижал детей, доверенных их попечению, ни словом, ни делом, и они всегда были дружелюбны, даже добры – на свой странный манер.

Лучше бы они окончательно превратились в зомби. Тогда Харли мог бы их убить. Иногда ему хотелось их убить, но он знал, что, когда надо будет вонзить в тело нож, он не сделает этого.

Здешние тюремщики не были отвратительными, злобными змеями. Змеями были те, кто изменил их. У Харли имелись свои соображения на этот счет, которые, правда, казались ему глупыми. Он видел бессчетное множество фильмов и телешоу об инопланетянах, похищающих тела, об инопланетянах, контролирующих человеческий разум, о злобных мыслящих машинах, о роботах-убийцах из будущего, о том, как в человека вселяется дьявол. Возможно, здесь происходило нечто подобное. Но если реальное будущее походило на научно-фантастический фильм, оно грозило быть невыразимо скучным. Жизнь гораздо сложнее кино, должна быть сложнее, если люди хотят получать от нее хоть какое-то удовольствие.

И еще: если будущее творилось по образцу научно-фантастического сценария, между кино и реальной жизнью должно было существовать одно пугающее отличие. В реальной жизни ни один супергерой не может спасти мир от злобных инопланетян. Целые армии бессильны против таких врагов. Если эти жестокие змеи не были людьми, это означало, что человечество обречено. А Харли в день шестнадцатилетия станет одним из них.

Он должен предпринять еще одну попытку. В ближайшем будущем.

Он понял, что за ними следят камеры, может быть сотни камер, установленные на виду и скрытые от глаз. Записи с камер, вероятно, анализировались в реальном времени программой, которая отличает осмысленное движение от проявленных природных сил, а также опознает характерное тепло, выделяемое человеком. Если перебраться через стену, система оповестит персонал.

Оказаться за стеной не означает бежать: персонал сразу отправится в погоню, и, кроме того, все обитатели Доменной Печи в возрасте от шестнадцати лет и старше заменены на самозванцев или превращены в безмозглых рабочих пчел. При первых двух попытках побега Харли обращался к людям, которых знал, думая, что они помогут ему. Но они задерживали и не отпускали Харли, пока его не забирал кто-нибудь из школы.

Совершая третий побег, он обратился за помощью к туристам. Они решили, что парень дурачит их, потом приняли его за душевнобольного, что и подтвердили сотрудники школы, приехавшие за психически нездоровым юным пациентом.