Облачно, возможны косатки - Ольга Филатова

– Что случилось, почему мы разворачиваемся? Киты уже по правому борту!

– Граница, – лаконично ответил мне голос из рубки.

Все стало ясно – мы подошли к границе 12-мильной зоны, т. е. российских территориальных вод. Для того чтобы ее пересечь, судно должно уведомить пограничников, а это довольно морочный процесс, и капитан не хотел этим заниматься ради пары китов. Вообще, процедура пересечения морской границы попортила нам в рейсах немало крови – не раз случалось так, что приходилось из-за нее корректировать маршрут или изменять конфигурацию трансект.

Два дня спустя мы вошли в пролив Литке с севера и вскоре увидели цель нашего путешествия. Деловито пыхтя, два горбача кормились недалеко от острова Верхотурова. Отработав с этой парой, мы двинулись на юг и нашли крупное скопление в середине пролива, напротив южной оконечности Карагинского. Фонтаны были повсюду, и нас ограничивали только погода, длина светового дня и емкость батарей в фотоаппаратах, так что мы переходили от одной пары или тройки китов к другой, пока не садились батарейки или не поднимался ветер.

Между тем срок аренды «Леща» подходил к концу, и близилась назначенная дата нашей встречи с «Эммой». Пятнадцатого августа сквозь шум помех мы услышали по рации далекий голос Сергея, а вскоре и знакомый силуэт яхты показался на горизонте. Мы с Ванюхой и Олей перегрузили на «Эмму» свои пожитки и оборудование, закрепили «Зодиак» на буксире за яхтой и отправились в самостоятельное плавание, а Бурдин и наши волонтеры на «Леще» ушли на юг, в сторону города.

Вечером того дня мы еще немного поработали с горбачами, с них же начали и утро следующего. Отработали нескольких китов, взяли биопсию, и тут Сергей по рации осведомился, не интересуют ли нас косатки, а то они тут резвятся вокруг яхты. Наконец-то косатки – и никаких ограничений, мы сами себе хозяева, можем работать с ними столько, сколько нам нужно! Погода была отличная, солнечно и почти безветренно, и мы наслаждались этой встречей как могли: работали не торопясь, заезжали вперед косаток и ждали, бросив в воду гидрофон, когда они с криками пройдут мимо нас и их можно будет спокойно сфотографировать, не пугая звуком мотора. Впрочем, косатки оказались не из пугливых, они вели себя совершенно расслабленно, отдыхали и играли, разбившись на несколько небольших групп, а потом неторопливо двинулись на север. После полудня несколько животных начали активно кормиться, но к тому времени, как обычно, поднялся ветер, и нам пришлось их оставить и возвращаться на яхту. Впоследствии, сравнив фотографии с каталогами, мы выяснили, что раньше видели часть из этих животных на Командорах.

По возвращении на «Эмму» обнаружилось, что оба Сергея даром времени не теряли: весь рангоут и такелаж были увешаны сушащимися на солнце элементами одежды и внутреннего убранства каюты, а яхтсмены загорали, растянувшись на палубе.

– Я думал, Карагинский – это север, там холодно, – поделился с нами Сергей-капитан, – а тут, оказывается, курорт!

Впрочем, «курорт» длился недолго: ночью все затянуло облаками, и на следующее утро нас ждала обычная хмурая камчатская погода. С начала утренней вахты до 10 часов нам не встретилось ни одного кита – похоже, мы миновали зону основных горбачиных скоплений. Расслабившись, мы отвлеклись на разговор, и вдруг сидевший за румпелем Пасенюк замахал рукой: «Смотрите, косатки!»

Это и вправду были косатки. Большая группа, штук пятнадцать. Они вели себя странно: ныряли в разные стороны, но не беспорядочно, а с какой-то мрачной целеустремленностью. Вообще, когда косатки ведут себя странно, чаще всего это оказываются транзитники. Так было и на этот раз. Мы поняли это не сразу – транзитники редко собираются большими группами, поэтому поначалу мы даже не задумывались об этом, просто почувствовали какой-то легкий когнитивный диссонанс и лишь потом, подойдя к ним ближе, рассмотрели их получше и поняли, что это представители плотоядного экотипа.

При нашем приближении транзитники часто подходят сами, как бы проверяя лодку, – в этот момент с них можно легко взять биопсию, а вот если его упустить, то потом они могут вовсе не дать приблизиться на расстояние выстрела. Так и сейчас, как только мы подошли к ним, косатки начали резко выныривать прямо возле бортов. Я выстрелила, но стрела, вместо того чтобы лететь прямо, пролетела по дуге пару метров и бесславно шлепнулась в воду. Оказалось, что металлический держатель, прижимавший стрелу к ложу, проржавел и отвалился, так что стрела соскальзывала немного вперед и удар тетивы по ней получался гораздо слабее.

Пока мы разбирались с арбалетом, косатки отошли, все так же ныряя туда-сюда, но в целом смещаясь на север. Мы поехали за ними, пытаясь понять, чем же они занимаются. К тому времени у нас уже возникли подозрения на этот счет – слишком уж назойливо вились над ними моевки, так, как они делают там, где есть чем поживиться. И правда – присмотревшись, мы заметили, что птицы то и дело выхватывают что-то из воды. Мы бросились в погоню – и совсем чуть-чуть не успели: прямо под лодкой плавало и колыхалось в воде нечто белое размером с обеденную тарелку, но наш сачок был слишком короток, чтобы его достать. Больше всего это было похоже на кусок жира или соединительной ткани какого-то кита. Плотоядные косатки, отъев у убитого кита самое вкусное – мягкий жирный язык, часто бросают труп, поскольку не в силах больше в себя запихнуть. За это их часто обвиняют в бессмысленной жестокости, но на самом деле косатки часто возвращаются к добыче, если она не ушла на глубину, а лежит на мелководье. Похоже было, что мы наблюдаем как раз такое событие – белая субстанция под водой выглядела так, будто она долго пролежала в воде.

Мы ехали за косатками, пытаясь подобраться поближе ради биопсии или чтобы успеть поймать сачком кусочек их жертвы, прежде чем его сожрут моевки или он опустится на недостижимую для нас глубину. Но косатки уже отнесли нас к категории «неинтересное и, возможно, опасное», так что ближе пары десятков метров к себе не подпускали, а это как раз то расстояние, с которого их можно прекрасно сфотографировать, но почти невозможно взять биопсию, особенно когда у арбалета сломана прижимная планка. Я мазала снова и снова, моевки демонстративно утаскивали пробы добычи у нас из-под носа, и все было ужасно – такая большая хорошая группа транзитников, а мы ничего не можем с ней сделать. В момент, когда фрустрация достигла апогея, Оля заметила шмат белой субстанции в нескольких метрах от лодки. Одновременно его заметила и пролетавшая мимо моевка, спикировала и выхватила прямо у нас из-под носа, но тут мы уже не выдержали, дико заорали и замахали руками и сачком – потрясенная птица выронила кусок и ретировалась, а мы тут же подхватили его и подняли на борт. Это действительно оказалось что-то типа размокшей в морской воде жировой ткани. Полюбовавшись на добычу и потыкав ее пальцами, мы убрали шмат в «зиплок» и стали осматриваться по сторонам, чтобы понять, куда ушли косатки.

Косаток не было. Мы встали в лодке и стали внимательно всматриваться в горизонт. Косаток не было. Ну не могли же они за десять минут, пока мы боролись с моевкой и разглядывали добычу, провалиться сквозь землю, точнее, воду? Мы осмотрели море в бинокль – пусто. Проехали в ту сторону, куда в целом смещались косатки, потом чуть правее и чуть левее – пусто. Так мы и не нашли их снова, и пришлось возвращаться на «Эмму» без единой биопсии.