Валькирия в черном - Татьяна Степанова

– Ну что же, это не ново, ваша семья всегда все отрицала. Как равно и семья Архиповых после убийства вашего брата на Кипре. Ведь это они заказали вашего брата из мести.

– Мы сейчас говорим не об убийстве моего брата, а об убийстве отца Гертруды.

– А я пришел говорить с вами именно об убийстве Гертруды и покушении на убийство ее несовершеннолетних сестер. Тронуться умом можно с вами, со всей этой вашей кровавой кашей.

– Нет, вы пришли говорить со мной о наших отношениях, о нашем романе, о любви. Вам хочется понять, вы же умный человек, полковник, как могло так получиться, что мы оказались вместе – я и она, после всего, – Михаил Пархоменко смотрел на Гущина. – И я расскажу вам, как это у нас получилось. Дело в том, что она поверила мне, моей версии убийства ее отца. Той версии, которую мы обсуждали не раз с братом до его смерти. Той версии, которую вы просто смахнули со счетов.

– И что же это за версия?

– Считается, что это именно мой брат послал киллера в Москву убить Архипова. Но я пытался доказать Гертруде, что есть и другая версия. Потому что я знаю, что мой брат не заказывал убийства. И сам, сам пытался понять, кто же убрал Архипова.

– И кого же вы предложили Гертруде в качестве убийцы?

– Их охранника Павла Киселева. Это сделал он.

– Он был там, на месте, серьезно ранен.

– Куда, куда он был ранен? В этом-то все и дело!

– Пуля задела легкое, он едва там кровью не захлебнулся.

– Он стрелял сам в себя, стрелял себе в бок, это ж явный самострел! Разве это вас не насторожило сразу? Босс убит, а охранник только ранен, охранник, который мог опознать киллера, мог назвать его приметы, и не сделал ни того, ни другого.

– Все он называл – и приметы, и подробности, как все происходило.

– Только по приметам тем вот уже три года никто не пойман, хотя вы, учитывая вашу упертость насчет версии о том, что это мой брат был заказчиком, землю рыли. А подробности те все вымышлены. Павел Киселев застрелил Архипова, потом для отвода глаз стрелял в себя – в бок ведь, это просто рука дрогнула, оттого и легкое пострадало, не так это просто выстрелить в себя там, в спешке, в том дворе.

– Вы и в том дворе на проспекте Мира побывали?

– Да, ездил туда специально, все смотрел, уже потом… ну когда брата не стало. Двор выбран умно – проходной, вроде полная иллюзия создается, что убийца может легко скрыться через подворотни, мимо гаражей. Только никто никуда не скрывался. Охранник просто оставил вас в дураках.

– В Архипова и в самого Киселева стреляли не из пистолета Киселева, у него там при себе была только травматика.

– Ну естественно, а вы коллекторы проверили, колодцы, там же колодцев полно, что ему, такому бугаю, сдвинуть крышку и выбросить пистолет уже после?

– После того, как он кровью харкал, раненный?

– Вы же сами тогда брату говорили, что охранника нашли не у машины Архипова, а на середине двора.

– Правильно, потому что он гнался за убийцей.

– У него был не менее веский мотив для убийства.

– И какой же?

– Он влюблен в Анну. Давно. С ума по ней сходит. И тогда и сейчас он ревнует ее ко всему миру. Тогда бешено ревновал к мужу, своему боссу. А теперь к дочерям.

– Послушали бы вы сейчас себя, милейший, какой вы бред несете. А ведь интеллигентный человек, музыкант, в консерватории вон учились.

– Самое для меня было важное, что меня слушала она, моя девочка, моя любовь. И она поверила мне. Сразу мне поверила.

– Гертруда сразу поверила вашим словам о том, что ее отца убил Киселев? – Катя не выдержала. Не могла уже больше этого выдержать… этого вот допроса… этого вот тона, когда один взвинчивал и взвинчивал себя, почти уже впадая в истерику, а другой словно подзуживал – хмыкал, кривил губы. О мужчины! Да почему же, отчего же вы порой начинаете вот так выделываться, выкаблучиваться друг перед другом, оставаясь совершенно глухи, когда речь идет о таких сложных вещах!

– Да, она сразу поверила мне.

– Как такое возможно, если все эти три года ей твердили, что это ваш брат – убийца?

– Она же внутри семьи, видит их каждый день – мать, Киселева Пашку… видит их вдвоем.

– Вдова и охранник не состоят в близких отношениях, – сказал Гущин.

– С этим я не спорю. Ей так удобнее, так она держит его в полной своей власти. Раб и госпожа, это даже не секс, это похлеще кокаина кайф. Может, она и догадывается, только гонит прочь такие мысли. Она ведь все сделала для лечения Киселева. И он до сих пор в их семье, он там уже свой. Гертруда была умная девушка, и потом, повторяю, она варилась в том их домашнем котле. Страсть, которую Киселев питает к своей хозяйке, уже невозможно скрыть. Я допускаю мысль о том, что Гертруда попыталась сама разобраться со всем этим. Без меня. Не знаю, что там вышло на этом празднике между нею и Киселевым. Возможно, она сказала ему, что знает правду об убийстве отца. Может, даже это она сама достала яд, чтобы отравить его там, на банкете. Но он заставил ее саму выпить тот отравленный кубок… Я не знаю, я с ума сходил от беспокойства в тот вечер, поэтому и помчался к ресторану. Хотел явиться туда, несмотря ни на что, предупредить ее, чтобы она не делала глупостей, что охранник может быть опасен.

Вот так очень умело, очень умно он опередил нас, выбил у Гущина последний козырь – показания агента о том, что его видели в тот вечер у ресторана и у переправы через речку… Гущин даже не успел это озвучить… Проиграл ему…

– Почему же вы не сделали того, что хотели? – спросила Катя. – Не пошли туда ко всем этим гостям… может быть, успели бы спасти Гертруду, их всех?

– Я хотел, но… Это все так сложно. Столько крови между нами уже – мой брат… Я стоял на другом берегу, видел огни среди деревьев. Такой сильный момент эмоциональный… я вдруг услышал мою музыку… мелодию… Но у меня не оказалось с собой бумаги, на чем записать.

– Вы сочиняли там музыку?

– Я услышал ее, а потом там, среди огней, закричали люди, и я понял, что то, чего я так боялся, – случилось.

– Простите, – сказала Катя, – но вольно или невольно вы обманываете нас даже сейчас, когда пытаетесь, как вы выразились, рассказать всю правду.

– В чем же я лгу?

– Ваши отношения с Гертрудой Архиповой не были так уж романтичны, как вы тут пытаетесь нам представить. Я беседовала с ее сестрой Офелией. Так вот, несмотря на то, что они сестры и подруги, Гертруда с ней никогда не делилась вашей версией насчет Киселева. Но это еще можно понять, если девушка и правда решила сама во всем разобраться. Но, по словам Офелии, эта ваша связь с Гертрудой – разные там не совсем невинные интимные причуды с вашей стороны…

– Маленькая дрянь. Филя всегда была маленькой дрянью и всегда ревновала ее ко мне, – сказал Михаил Пархоменко. – Ей было до красавицы сестры как до звезды небесной.