Кудеяр. Вавилонская башня - Феликс Разумовский

– Хватило, я так понял, Опарышеву на докторскую, –пробормотал Кудеяр.

– Знаешь древний анекдот? – усмехнулся ЛевПоликарпович. – Встречаются два почтенных учёных, у одного в руке важныйтакой портфель. «Докторская?» – с уважением спрашивает второй. «Что ты, –отмахивается владелец портфеля. – Ветчинно-рубленая…» Честно тебе скажу,когда докторская диссертация защищается по совокупности мелких работ, к нейотносятся с некоторым подозрением. Как к той самой ветчинно-рубленой. Но не втом дело. Года два подряд Опарышев при каждом удобном случае рассказывал, какхорошо идёт у него подготовка архивов к печати. Даже молодого парня какого-то,вроде бы головастого, к этому делу привлёк. Как бишь его…

– Парамонов Владимир Иванович, – негромкоподсказал Скудин. – Младший научный сотрудник.

– Вот, вот. Я сам с ним не имел чести, но говорили,парень был вправду толковый. А потом случилось несчастье…

– Погодите, Лев Поликарпович… «Был», вы сказали?

– Ну, может, он и сейчас есть, дай-то Бог, просто давноуже из виду пропал. Наверное, в бизнес ушёл. Или за границу уехал… Ну да Бог сним. Приходит как-то Опарышев на службу… Этого я тоже сам не видал, но премногонаслышан. Был он тогда уже учёным секретарём ЦНИИПЭ и вот-вот должен былперебираться в Москву, в аппарат Академии наук. В общем, как-то после длинныхвыходных опоздал он на работу, чего никогда не бывало, около обеда приходит,как говорится, весь чёрный, зовёт к себе всех, кто знал Иосифа Юрьевича… Изакатывает чуть ли не истерику. Просит, чтобы его лишили всех званий идолжностей и заслали куда-нибудь, куда Макар телят не гонял. Что такое? А покаон ездил на дачу, прорвало у него в квартире стояк с горячей водой. И как раз втой комнате, где архивы лежали…

Иван задумчиво кивнул. Ему немедленно вспомнился двойной потопв Ритиной квартире. Размокшая штукатурка, валящаяся с потолка, свист парапополам с кипятком… И неподъёмный чемодан – тоже, как выяснилось, с рукописями.

– Соседей внизу заливает, а квартира заперта, хозяева вотсутствии, – продолжал рассказывать Лев Поликарпович. – Сотовыхтелефонов тогда ещё не было, связи, соответственно, никакой. Пришлосьаварийщикам собирать понятых, звать вневедомственную охрану, выламывать двери,а в квартире такое!.. Всё плавает. В горячей воде. Ну а мастерюгам, сам понимаешь,не до бумаг, им чинить надо… Выходные, я уже сказал, были длинные, а на улицемороз… Бумага старая, чернила тоже… Короче, удалось спасти едва четвертьархива, да и то…

Он неожиданно замолчал. Кудеяр, как раз собиравшийсяспросить его: «Лев Поликарпович, а вы уверены, что архив в самом деле погиб?» –оторвал глаза от бумаг и увидел, что профессор как-то странно смотрел на экранбеззвучно работавшего телевизора. Его рука при этом незряче шарила по столу,нащупывая пульт: видимо, передавали нечто такое, что отвести взгляд даже намгновение было решительно невозможно.

Телевизор стоял у Скудина как раз за спиной. Иван мигомразвернулся, бросая руку к регулятору громкости.

– …А вам, уважаемая доктор Розенблюм, – наполнилкомнату родной и знакомый голос Ицхок-Хаима Гершковича Шихмана, – я бывообще посоветовал сменить научную деятельность на что-нибудь, болеесоответствующее вашему интеллектуальному уровню. Вы могли бы, к примеру,выучиться вязать…

То есть на самом деле таков был перевод, отнюдь незаглушавший оригинала. И Звягинцев, и Скудин отлично знали английский.Немногое, продиравшееся сквозь сплошное «пи-и-и-и…» пуританской цензуры,отличалось от русского перевода, как крапива от незабудок. Ну а все как естьчудеса шихмановского красноречия постиг, пожалуй, лишь Кудеяр. Он умел читатьпо губам.

На экране представал просторный зал, предназначенный длянаучных дискуссий. С компьютерами, лазерными панелями и чуть неголографическими проекторами. Вот показали крупным планом одну из панелей. Онаотображала бумажный лист, неряшливо разграфлённый по вертикали. Формулы, вкривьи вкось начирканные по левую сторону от черты, пестрели красными пометками. Отних тянулись стрелки на правую половину листа. Там красовались аналогичныеформулы, но, видимо, в более правильном варианте. Их сопровождали кое-какиеслова, доступные нормальному человеческому пониманию. Насколько уловил Иван –сплошь нецензурного свойства.

Лев Поликарпович в немом восхищении смотрел на старогодруга, бушевавшего, ниспровергавшего, изобличавшего… Молодец Иська, всё сделал,как обещал. Звягинцев поймал себя на том, что опять нашаривает «Изокет». То,что вытворял Шихман, подозрительно смахивало на научное самосожжение, правда,под лозунгом «Да, я погибну, но вас, гады, со мной рядом зароют». Особенно еслиучесть, что в сторонке двое сотрудников в форме поднимали с пола Пита О’Нила, ичья это была работа, угадывалось без труда. Ещё двое сотрудников неотвратимодвигались к самому научному бунтарю.

В общем, цели своей Иська достиг. Сунул палку в муравейник.И на глазах у всего мира сделал тайное явным. Растерзал обоих бездарностей, даперед камерами журналистов…

И аккурат в это время снова зазвонил телефон. Мгновенноераздражение улетучилось, едва возникнув: звонок, как сразу определил ЛевПоликарпович, был минимум из другого города. Если не вовсе международный.

«Новости-то наверняка в записи… Иська!!!»

Он так стремительно схватил трубку, что едва её не уронил.

– Да?

– Льва Поликарповича Звягинцева, пожалуйста.

Голос принадлежал не Иське. Тем не менее говорили в самомделе из-за рубежа, причём говорил иностранец. Русским языком он владелбезупречно, но… шут его знает, как это ощущалось, просто – ощущалось, причём сполной уверенностью. Профессор опустился обратно в кресло.

– Я вас внимательно слушаю.

Он посмотрел на Ивана, и тот ткнул пальцем сперва себе вгрудь, потом в сторону двери: дескать, мне выйти?.. Звягинцев торопливо покачалголовой и подбородком указал ему на маленькую коробочку около телефона. Этобыло устройство для записи разговоров, ёмкое, компактное и никак не засекаемоена том конце провода. Скудин мягко надавил кнопку.

– Позвольте представиться. – Голос был отчётливостарческим, дребезжащим, собеседник Звягинцева говорил до того медленно, чтоего инстинктивно хотелось поторопить. Однако ясность в мыслях у старика, судяпо всему, была космическая. – Вам фамилия фон Трауберг что-нибудь говорит?

– Говорит. – Звягинцев сглотнул и поманил к себеСкудина. Тот сразу всё понял и осторожно приблизил ухо к трубке. – ГансЛюдвиг фон Трауберг, один из столпов… – Лев Поликарпович чуть не сказал«Аненербе», но воздержался от произнесения опасного слова и выразился иначе: –Один из столпов изучения наследия предков. Германский учёный, широко известный…скажем так, в узких кругах.

«Сколько же тебе лет, старый стервятник? Должно быть,изрядно за сотню… До чего ж, гады, живучие…»

– Я рад вашей осведомлённости, профессор. – Былослышно, как ископаемый эсэсовец присасывал на место вставную челюсть. Уж верно,к его услугам была самая передовая стоматология, но, как показывает опыт, нанекоторые дёсны протез просто не насадить. – Буду с вами предельнооткровенен. Вам известно, что я был врагом вашей страны. Я и теперь вам,извините, не друг. Но некоторое время назад у вас в России… – тут онзапнулся и кашлянул, видно, и его нордическому самообладанию был положенпредел, – у вас в России пропала моя единственная внучка и наследницаРомуальда фон Трауберг…