Восстание Персеполиса - Джеймс Кори

– Воган? – не оглядываясь, отозвалась Драммер.

– Связисты запрашивают вашего решения по транслятору, – сказал тот.

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула сквозь зубы. По системе были разбросаны тысячи трансляторов радиосигнала, но она знала, о котором говорит Воган. Потайная связь с Мединой – подарок Авасаралы – шла через слаботочное реле, плавающее в темноте у врат. Его сигнал до Медины доходил очень ослабленным и легко терялся за обычной интерференцией врат. Из нормального пространства заметить его было легче. А ближе всех к нему сейчас находилась «Буря».

Драммер могла бы приказать своим связистам прекратить его использование. Это просто. Но доступ к транслятору имели и разведка КЗМ, и подпольщики Сабы. Чем больше народу, способного допустить ошибку, тем более вероятно, что ошибка будет допущена. А легче всего было отключить аппаратуру. Она вырубалась одним пакетом сигналов – как свет погасить. Транслятор перейдет в пассивный, слушающий режим, и, не зная, где искать, обнаружить его станет не проще, чем песчинку в невообразимом океане пустоты.

Уйти в тень было бы правильно. Но что-то в ней восставало против такого решения.

– Какой смысл, – спросила опа, – чем-то обладать, если не можешь этим воспользоваться? Практически это все равно что не обладать.

У нее на экране закольцованное видео прокрутилось до конца и пошло на новый круг. «Буря» поднималась из врат.

– Сохранить это что-то, чтобы воспользоваться, когда время придет, са-са кве? – предположил Воган.

– Это был риторический вопрос, – огрызнулась Драммер.

– Извините.

– Скажите им…

Транслятор был для Драммер не просто окном на Медину. Он связывал ее с Сабой. А вдруг она ему понадобится? А вдруг что-то случится, а его призыв о помощи канет в пустоту, потому что она слишком осторожничала? Одиночество разрасталось в груди, ширилось, пока не стало больше нее. И пустее.

– Скажите, чтобы отключали. Сохраним на дождливый день.

– Да, мэм. – Воган повернулся к выходу.

– Вы когда-нибудь видели дождь, Воган? – остановила его Драммер. Дала себе еще несколько секунд на связи с Мединой, с Сабой. Пусть даже не могла воспользоваться этой связью.

– Нет, мэм. Не бывал на Земле. И не собирался.

– Однако мы говорим: «На дождливый день».

– Культурный империализм внутренних планет ощутим: во всем, – сказал Воган.

– Дождь идет не только у внутряков. На Титане тоже бывает. Там вместо воды метан, но его можно видеть сквозь купол. Я провела там неделю мадху чандра[2]. Миллионы точек на куполе и оранжевые облака над ним. Похоже на крошечные темные звездочки. Если их разглядишь. Саба хуже меня видит вдаль, он не смог. А я разглядела.

– Как скажете, мэм, – пробормотал Воган.

Ему было несколько неловко за нее – или так ей показалось. «Ну и хрен с тобой», – подумала она, но промолчала, допуская, что ей это только почудилось.

– Хорошо, – она отвернулась к экрану, – передавайте приказ.

Воган не ответил – вышел и закрыл за собой дверь. Она в последний раз посмотрела, как проходит сквозь Кольцо «Буря», пытаясь увидеть решение. Или хотя бы луч надежды. Не увидев, закрыла запись и открыла Другую.

«Говорит адмирал флота Лаконской империи Антон Трехо, главнокомандующий „Сердца бури“. Мне поручено обеспечить интересы Лаконии в системе Сол. Мы признаем огромное культурное и историческое значение системы Сол и надеемся, что переход совершится мирно и с минимальным ущербом. В случае сопротивления местных сил я готов и уполномочен предпринять любые необходимые для исполнения задания действия. Верховный консул Дуарте, как и я, передает наилучшие пожелания местным жителям и просит обратиться к своим правительствам с призывом к миру. Насилие всегда ведет к потерям, и размер этих потерь зависит только от вас».

Фальшивая мягкость угрозы. Лучше бы он обещал сжечь их города и отнять их детей. Было бы честнее.

Дом народа тормозил на подходе к точке рандеву со вторым флотом КЗМ. Страж врат уже ждал там. Независимость прибыла к первому флоту и Юпитеру. Новейший из космических городов – Залог мира – достраивался на верфях Паллады-Тихо и мог войти в строй только к следующему году – если у них будет следующий год.

Вслух никто не говорил, но все знали, что Союз задумал космические города как ответ на усилия колоний обзавестись собственными флотами. Всю Солнечную систему космические города подчинить не могли, зато могли удержать кольцо врат. Во всяком случае, из этого исходили Драммер и совет Союза. Теперь Дом народа стал всего лишь боевым кораблем. Тяжеловесным, с оранжереями и школами, с детьми и общественными пространствами, с университетами и научными лабораториями. В преддверии силового столкновения все это утратило смысл. Дом народа стал системой для доставки рельсовых пушек, торпед, ОТО. Драммер поведет его на защиту Земли и Марса и под защиту их кораблей. Все это было ей ненавистно, по приходилось делать.

И, черт побери, с улыбкой на лице.

Под тягой конференц-зал Дома народа оказывался вблизи его мощных эпштейновских двигателей. КЗМ представляли адмирал Ха с Марса и второй секретарь администрации Ванегас. Крисьен Авасарала в инвалидном кресле держалась в сторонке, жевала фисташки с видом выжившей из ума старухи – чтобы не приставали. Освещение настроили на теплую часть спектра, под летний вечер на Земле, и воздух нах огурцами и землей. Обстановка должна была внушать уверенность, и теплилась надежда, что, хоть и искусственная, она задаст тон собранию. Журналисты и почетные гости на скамьях из прессованного бамбука нарядились в строгие платья и костюмы – на пресс-конференцию как в церковь.

Пожалуй, сходство было. Драммер где-то читала, что светское общество обращалось к новостным лентам, чтобы узнать, какие культурные нарративы важны, а какие можно игнорировать. Сейчас тысячи каналов по всей системе транслировали новости и на все лады: толковали отрезок истории, который людям выпало прожить. Для большинства Лакония была захватчиком, каковому следовало противостоять, но нашлись и такие, кто видел в лаконцах освободительные силы и конец гнету КЗМ и Союза перевозчиков. Для других они выражали истинный дух Марса, преданный когда-то Республикой Конгресса, а теперь возвращающийся с триумфом. Еще для кого-то лаконцы выглядели непобедимыми, а капитуляция – неизбежной. Поставьте перед камерами двенадцать человек – услышите тринадцать мнений. Но ни одно не будет весомей мнения Драммер, потому что она – президент Союза перевозчиков, а это, как бы она ни противилась, означало, что она теперь верховный главнокомандующий.

В зеленой комнате Ванегасу обновляли грим перед выходом на камеру. Ха при виде Драммер поспешно отставила кофе и с угрюмой миной бросилась к ней.

– Президент Драммер, – начала опа, – я надеялась переговорить с вами о документах по стратегическому сотрудничеству.