Под чужим знаменем - Игорь Болгарин

– Подожди ты с письмом! – отмахнулся Бинский. – Скажи лучше, о чем с тобой чекисты говорили? – И он в упор уставился в Юрины глаза, ловя малейшее изменение взгляда.

– Ни о чем не говорили. Спрашивали только, за что меня в чулан посадили, – отчужденно ответил Юра.

– Ну, а ты что? – Все ближе, ближе надвигались на Юру белые и холодные, похожие на стекла бинокля глаза Бинского.

– Я им ничего не сказал, – тихо сказал Юра.

– Рассказывай подробнее, – приказал Прохоров.

«Чего они от меня хотят?» – со страхом подумал мальчик.

– О том, к кому ты ходил с поручениями Викентия Павловича, спрашивали? – недобро спросил Бинский.

– Да нет же!.. Дайте мне папино письмо! – взмолился Юра, начиная понимать, что письмо ему не дадут.

Бинский коротко взглянул на Прохорова, тот нервно пожал плечами.

– Не спрашивали, так спросят. Не сказал, так скажет, – холодным, отчужденным голосом обронил Прохоров. – К великому сожалению, вся его беда в том, что он слишком много знает. Да-да!

«О чем это они?» – подумал Юра. И вдруг окончательно понял: никакого папиного письма у них нет. Просто его заманили сюда, чтобы выпытать, что им нужно.

– Нет у вас никакого письма! Вы все врете! Да, да, врете! – вдруг с отчаянной решимостью вознегодовал Юра. Дальше он не смог продолжать: к горлу подступил ком, на глаза набежали слезы.

Бинский долго и задумчиво смотрел на Юру широко открытыми, тусклыми, немигающими глазами. Потом сомкнул веки и тихо произнес:

– Вы правы, штабс-капитан, он опасен.

Юра повернулся к Прохорову и увидел, что тот тоже как-то странно, как загипнотизированный, смотрит на него круглыми белыми глазами. И скорее почувствовал, нежели понял: сейчас должно произойти что-то ужасное, неотвратимое. Он затравленно посмотрел снизу вверх на Бинского, цепляясь за мысль: «Ведь он хорошо знает Викентия Павловича… Чаем меня поил!..» И в это мгновение цепкие, костлявые пальцы Прохорова схватили Юру сзади за горло.

Юра сильно дернулся и почти вырвался, в ушах у него загудело, и поплыли перед глазами огненные круги.

– Ну, не так же! Не та-ак! – донесся до Юры истеричный голос Бинского. Он обеими руками схватил Юру за волосы, заломил назад голову. И тогда пальцы Прохорова еще сильнее сдавили горло. Юра стал задыхаться и терять сознание…

Последнее, что он увидел уже как во сне, – это как с грохотом распахнулась дверь и знакомый, с хрипотцой, голос крикнул:

– Брось мальчонку! Руки вверх, гады!

На пороге комнаты стоял Фролов с наганом в руке, а сзади него – Семен Алексеевич.

Бинский рванулся к узкой боковой двери, резко захлопнул ее за собой. А Прохоров несколько раз выстрелил в чекистов.

Фролов внезапно покачнулся, схватившись за левое плечо. А Прохоров, воспользовавшись этим, бросился вверх по лестнице, ведущей на второй этаж.

Вслед ему прогремело почти одновременно два выстрела. Прохоров остановился на лестнице, руки у него обвисли, и он обронил пистолет. Несколько мгновений постоял, точно к чему-то прислушиваясь, затем тело его подломились, и, рухнув на лестницу, он покатился по ней вниз.

Фролов, морщась от боли, спрятал в кобуру наган. На защитной его гимнастерке медленно расплывалось темное пятно.

– Ну… как? Сильно они тебя… помяли? – нашел он силы спросить Юру и тяжело опустился на стул.

Семен Алексеевич выхватил нож, до плеча располосовал рукав рубахи Фролова. Стал его перевязывать.

Юра, пошатываясь и держась за стены, вышел из дома, спустился с крыльца.

Мимо него взад и вперед пробегали чекисты. Никто возле него не останавливался, никому не было до него дела. Лишь один раз кто-то запыхавшийся, пробегая мимо него, спросил:

– Слышь, малый, не видал, куда он побег?

Ответить Юра не успел, так как чекист, пригибаясь, вдруг побежал через двор к огородам. Там разгорелась перестрелка, тонко запели пули…

А потом внезапно все смолкло, и Юра увидел, как двое еще не остывших от боя чекистов провели через двор пожелтевшего от страха Бинского, подтолкнули его наганом на крыльцо и ввели в дом.

Юру мутило. Он присел на крыльцо и долго сидел так, подперев рукой голову. В дом идти ему не хотелось, еще не прошел страх перед Бинским, хотя он и понимал, что Бинский для него уже не опасен.

Потом чекисты сели в машину, усадили в нее Бинского. О Юре в этой суматохе забыли, и он, постояв немного на улице, пешком отправился в город.

А минут двадцать спустя Красильников вернулся, озабоченно осмотрел двор, спросил одного из чекистов, оставшихся охранять дом:

– Мальчонка здесь был. Не видали, куда делся?

– Ага, был. Совсем недавно на крыльце сидел, – закивал чекист. – Поди, во дворе где-нибудь…

Красильников еще раз внимательно осмотрел все дворовые закоулки, но Юры нигде не было.

Он тем временем перешел через Николаевский цепной мост, поднялся на Владимирскую горку и направился в гостиницу «Франсуа». До вечера ждал Фролова в гостиничном коридоре, возле номера, но зашел какой-то незнакомый Юре человек и сказал, что Фролова сегодня не будет и завтра тоже, потому что его увезли в больницу.

* * *

Допрашивал Викентия Павловича Сперанского сам Лацис. Тут же, в кабинете, находился и Семен Алексеевич.

Викентий Павлович спокойно сидел в кресле, с разрешения Лациса курил папиросу. Лацис сидел напротив него, за письменным столом, напружиненный, непримиримый, с воспаленным от бессонницы взглядом.

– Ну так, может, кончим дурака валять, Сперанский? – жестко спросил его Лацис.

Сперанский напустил на лицо улыбку. Она дрожала на его лице, скользкая, как улитка. После некоторого молчания он по-свойски отмахнулся:

– Ах, честное слово, мне, право, неловко. Вы уделяете моей скромной персоне так много внимания. А мне нечего вам рассказать. Вот и при обыске – ничего. Видимо, ваши сотрудники перестарались. Но… как говорится… лес рубят – щепки летят… Я понимаю.

Лацис терпеливо выслушал эту длинную тираду, внимательно глядя на Сперанского, не принимая его льстивой улыбки. Он знал: такие улыбки – от желания спрятать страх.

– Странно, – все так же холодно проговорил Лацис. – У вас ведь было время подумать, собраться с мыслями…

Сперанский аккуратно погасил окурок, равнодушно согнал с лица приветливую улыбку и – на ее место выпустил недоумение.

– Вы, вероятно, ждете от меня какого-то заявления, но я даже приблизительно не могу представить, о чем бы вы хотели от меня услышать!.. – уклончиво ответил Сперанский и притворно вздохнул.

– О чем? – Лацис обернулся к Красильникову, тихо, но так, чтобы слышал Сперанский, сказал: – Прикажите ввести арестованного.