Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны - Поль Фор

Заметим также, что не все греческие города сгорели, а сожженные дворцы Кносса, Фив, Микен, Тиринфа, Спарты, Пилоса и, наконец, Иолка были разрушены не одновременно. В некоторых из них, частично восстановленных после пожара, продолжали жить. А окрестные города, вполне процветавшие между 1250 и 1200 годами, порой сохранились в неприкосновенности, как мы видим на примере Трои, Микен, Аргосы, Асины: факт примечательный в эпоху, когда война со всеми ее ужасами являлась частью повседневной жизни каждого человека. Античные авторы так часто воспевали подвиги дорийцев и возвращение на Пелопоннес Гераклидов, что гибель микенских государств нередко приписывалась внезапному нашествию народов Центральной Греции, изгнавших перепуганных местных жителей в горы и на острова. Надо признать, мы не представляем, откуда явились дорийцы, и не было ли это слово весьма обобщающим названием обитателей лесных массивов, скажем, в окрестностях Эты и на Крите. А главное — не ясно, в какое время между XI и IX веками дорийский диалект заменил разговорный язык микенской эпохи.

Невозможно допустить, что столь сложное явление, как гибель целой цивилизации, могло иметь одну-единственную причину. Смерть греческого воина — лишь завершение череды ошибок, неудач, невезений. Города рано или поздно должны были ослабить многие проблемы: эпидемии, голод, засухи, наводнения, случайные пожары, кишечные заболевания, но в первую очередь — смертоносные войны с соседями. И все-таки, чтобы попытаться объяснить катастрофу, изничтожившую между 1250 и 1200 годом столько «ладно скроенных» дворцов и прекрасно укрепленных твердынь, надо одновременно принять в расчет или сложить вместе несколько причин. Наиболее распространенным мог быть следующий механизм распада: мелкие монархии так расцвели и окрепли благодаря земледелию, скотоводству и развитию ремесел, что вызвали ненависть подчиненных народов и менее удачливых соседей. Царствующий дом могли ослабить сразу несколько несчастий: недороды, кораблекрушения, болезни, соперничество, недостаток взаимопонимания, старость правителя. Все это потрясало общество снизу доверху. Целый рой мелких феодалов или местных вождей восставали, отказывались платить налоги и подчиняться чиновничьему контролю, а при случае не брезговали пиратством и разбоем. Самые храбрые сговаривались между собой и шли брать дворцы, где, как все знали, было полным-полно сокровищ, а законный хозяин, как Одиссей или Ахилл, отправился искать удачи в Троаду. Нельзя безнаказанно на столько лет оставлять Пенелопу во дворце одну, среди множества молодых сеньоров. Рассказы трагических поэтов об Эдипе, завладевшем городом Кадмом, или о Тесее, воцарившемся в Афинах и сбросившем старца Эгея с вершины акрополя, о Семерых против Фив, о кровавых «разборках» Атрея, Фиеста и их наследников, о бегстве Алкмеона, последнего царя Пилоса, — вся эта ужасная череда бунтов и схваток из-за наследства, видимо, в целом отражает повседневную действительность второй половины XIII века до н. э. И, если заглянуть в историю Греции XIII века новой эры, мы увидим совершенно аналогичную картину, причем в тех же городах — в Фивах, Афинах, Коринфе, Аргосе, Навплии или Модоне. Византию куда в большей степени погубили внутренние склоки, чем удары внешних врагов. И абсолютно очевидно, что драмы в семействах крупных греческих арматоров современности — лишь повторение античных драм — фиванских, микенских, трезенских.

В чем мы можем быть уверены, так это в том, что после низвержения последних владык «по божественному праву», тех, кого глиняные таблички называют wanake(s), мелкопоместные господа, деревенские «сеньоры», по-гречески — basileis, стали, в свою очередь, царями. Но уже в тот момент, когда дворцы охватывало пламя, вассалы принимались готовить новые смуты. В наших дворцовых документах речь идет почти исключительно о долгах. Астрономические подати, от которых пытались избавиться налогоплательщики, кляузы, общая нехватка офицеров или гребцов, — все доказывает, что города, считавшиеся неприступными, были взяты изнутри. В конце концов, троянцы сами втащили пресловутого коня в собственную крепость. Напав на Троаду, чьи керамика и топонимы так близки их омологам в континентальной Греции, вожди ахейцев считали, что всего лишь хотят укротить мятежные города, свои собственные, ведь все они произошли от того же самого корня. И — кто знает? — возможно, Троянская война — самый яркий и достоверный пример восстаний, которые привели к уничтожению всей ахейской цивилизации.

Неужели от этой столь многотрудной эпохи совсем ничего не осталось? От стольких честолюбивых замыслов и надежд, от побед и свершений, от великих охотничьих предприятий и дерзновенных путешествий… Неужели сохранились лишь звучные имена и прекрасные легенды? А как же ремесленники, пастухи, мореходы?

Что — ушли навсегда? Погибли безвозвратно?

Разумеется, микенское наследие — не улыбка, не цветок среди песков, не мечта о счастье, и оно совсем не такое, как величайшие сокровища минойского Крита. Тем не менее современники Одиссея и Агамемнона тоже оставили грекам I тысячелетия до н. э. кое-какие непреходящие ценности, ибо они дошли и до нас. Я имею в виду не золотые маски из Микен, на мой взгляд, весьма уродливые и вдобавок никому не известные до 1876 года. Микенцы оставили нечто гораздо более долговечное, чем все складки их одежд, все сокровища их гробниц, чем все их длинные деревянные галеры, горшки из глины или бронзы и даже великолепные каменные цитадели: свой дух, идеи, изобретения, мораль. И в первую очередь словарь, которым все еще пользуется человечество, — религиозный, политический, юридический, ремесленный и военный. Среди тысяч других слов в языках народов мира живут и понятие богов, theos, и народовластие, demos, и архитектура, tekton, и врач, iater… Восхваления непокоренных и надгробные песнопения в честь усопших героев подтолкнули воображение эпических поэтов, а потом и драматургов. Греческий театр трагедии родился из реальных драм, случавшихся в Фивах, Тиринфе, Аргосе. Микенская Греция собрала поразительную коллекцию примеров для грядущих поколений. Мужчины и женщины, бывшие некогда реальными личностями, превратились в классические персонажи, олицетворяющие различные типы страстных борцов. Отлично зная, что все судьбы взвешены заранее, они обладали именно страстью к опасности, риску, игре, и даже в честь погибших устраивали спортивные состязания. Потомки сохранили их страсть навсегда.

Откуда же еще могла взяться любовь сегодняшнего грека к открытым дискуссиям, столкновениям идей, соревнованию и конкуренции, если не от эпохи, когда горстка храбрецов ниспровергала троны, отправлялась в бесконечные путешествия, открывая новые земли и сражаясь с другими героями? Эдип, Геракл, Ясон, Одиссей — эти истинные творцы самих себя полагали, что любое чудовище, будь то Сфинкс, Гидра, Дракон или Протей, можно победить, воззвав к человеческой воле. Их далекие потомки не забыли тот урок. «Есть много чудес, — говорит Софокл, — но нет ничего чудеснее человека». Возможно, одно из редчайших достоинств героев Троянской войны — вера не в мудрость, а в силу человека.

The Knossos Tablets. A transliteration by J. T. Killen and J.-P. Olivier. Suplementos a Minos. Num.11. Salamanque, 1989.