Неделя зимы - Мейв Бинчи

— А как же твой паб и музыканты?

— Придется отложить до следующей жизни, Андерс.

Его большое, круглое, обветренное лицо было исполнено решимости.

В последний вечер турне все его участники собрались вместе и пригласили Джона-Пола на ужин. В благодарность он сыграл им несколько мелодий на волынке. Они сделали групповое фото, а на обороте каждый написал свое имя и электронный адрес. На следующее утро Андерс присел рядом с Джоном-Полом в баре — в последний раз выпить с ним кофе.

— Я буду скучать по нашим разговорам, — сказал Андерс. — Мне не приходилось встречаться ни с кем, кто так же мудро рассуждал бы о жизни и судьбе, как ты.

— Ты что, шутишь? Ведь шведы же все как один философы и музыканты!

Андерс был до смешного польщен тем, что его сочли философом и музыкантом.

— Может, оно и так. Правда мне они почему-то не попадаются.

— Надо получше искать, — убежденным тоном произнес Джон-Пол. — У нас тут много шведов путешествуют, и они все играют на разных инструментах и поют «Дикий тимьян». Да ведь сам Джо Хилл родом из Швеции!

— Наверное, ты прав. Я тебе сообщу, если встречусь с кем-то из них.

— Обязательно пиши, Андерс. Ты хороший человек, — сказал Джон-Пол.

Однако стоило Андерсу вернуться на работу, как он был вынужден усомниться в том, что и правда хороший человек. В первый же день ему сообщили, что его кузен Матс, некогда страдавший пристрастием к алкоголю, вернулся к прежним привычкам — и с еще большим размахом. Один из крупнейших клиентов компании сбежал с молоденькой секретаршей и значительной суммой денег за неделю до аудиторской проверки.

Отец выглядел еще более суровым и сосредоточенным, чем всегда. Уже через пару часов после возвращения Андерс ощутил, что от положительного эффекта каникул, проведенных в Ирландии, не осталось и следа. Дома он включил музыкальные записи, которые привез с собой. Он слушал, как плачет волынка, как к ней присоединяется стройный хор голосов, и вспоминал те беззаботные дни и задушевные разговоры. Он понимал, что все это не может длиться вечно. Андерс, как ребенок, хотел, чтобы день рождения не кончался.

Отец не проявлял ни малейшего интереса к подробностям его поездки, сколько Андерс ни пытался поделиться с ним.

— Хочешь, я покажу тебе фотографии? — предлагал он. — А может, послушаем вместе музыку? Я привез диски с потрясающими ирландскими песнями…

— Да-да, очень интересно, Андерс, но это всего лишь каникулы. Ты как фру Карлссон, которая вечно пытается рассказать, что ей приснилось ночью. Какой в этом смысл?

Именно тогда Андерс решил выехать из отцовской квартиры. Снять себе собственное жилье, разорвать замкнутый круг работы и разговоров о ней с утра до ночи.

Он надеялся, что ему хватит выдержки для подобного шага. Наверняка все станут его отговаривать. Зачем переезжать из комфортабельной, шикарной квартиры, которая однажды перейдет к нему? Зачем нарушать заведенный фру Карлссон распорядок? Зачем покидать отца, когда его долг — стать компаньоном?

Андерс вспоминал Джона-Пола, который собирался заботиться о своем отце и поднимать овец, лежащих кверху брюхом, отказавшись от планов посвятить себя музыке в пользу сыновнего долга. Тем не менее Джон-Пол наверняка нашел бы время, чтобы поиграть на волынке. Он не стал бы говорить об овцах до глубокой ночи.

Будь у Андерса собственный сын, он с самого начала советовал бы ему прислушиваться к зову сердца, а не готовил бы из мальчика будущего главу компании «Алмквист». Однако, судя по всему, вряд ли у него когда-нибудь будут дети. Он не хотел заводить семью ни с кем, кроме Эрики. А она для него потеряна навсегда.

И все-таки он позвонил ей рассказать о поездке в Ирландию.

Эрика оживленно расспрашивала его и делилась своими познаниями в ирландской музыке. Оказывается, она недавно купила ирландскую дудку и училась на ней играть.

— Приезжай ко мне на выходные, и я свожу тебя в «Голуэй». Тебе понравится, — предложила она.

Поехать на выходные, отвлечься от компании, от проблем кузена с выпивкой, от клиента, сбежавшего с деньгами и молоденькой подружкой, от отцовской тревоги, от экономического спада… Это было именно то, в чем он так нуждался.

Катя в машине по направлению к Гётеборгу, где студентом он был так счастлив, Андерс гадал, поселит ли его Эрика у себя в квартире. Они это не обсуждали; возможно, она забронировала ему место в отеле. А если все-таки он остановится у нее, то лягут ли они спать вместе? Положить его на полу на матрасе будет ханжеством с ее стороны. Ни у него, ни у нее на данный момент никого нет, так что об измене речь не идет.

Однако и на восстановление прежних отношений надеяться не приходилось. «Поживем — увидим», — со вздохом подумал Андерс.

Эрика выглядела великолепно; с блестящими глазами, оживленная, она рассказывала ему о том, что проект оказался очень успешным, что их достижения заметили и выделили им большой грант. Она приготовила для него ужин: шведские фрикадельки, которые у них считались праздничным блюдом. Квартира почти не изменилась; Эрика разве что сменила занавески да добавила еще книжных полок. У стены Андерс заметил запасной матрас.

После ужина они отправились в «Голуэй», паб, где Эрику приветствовали как завсегдатая. Она познакомила Андерса с посетителями и барменом, а вскоре заиграла музыка. Он словно в одночасье перелетел назад, на запад Ирландии, где бились о берег волны и каждый вечер новые музыканты играли на скрипках, волынках и аккордеонах. Музыка захватила его.

Ему очень захотелось побеседовать с музыкантами, особенно с Кевином, волынщиком.

— Вы играете тему из «Путешествия Брендона»? — спросил Андерс.

— В принципе, да, но очень редко — когда я играл ее в Лондоне, люди в баре плакали.

— Я под нее тоже плачу, — сказал Андерс.

Эрика, удивленная, подняла глаза.

— Ты никогда не плачешь, — заметила она.

— В Ирландии такое бывало, — со вздохом ответил он.

— Почему-то эта мелодия всех огорчает, — мрачно сказал Кевин. — Приходите завтра вечером, и я сыграю ее для вас, а потом мы всплакнем вместе над кружкой пива.

— Договорились, — с готовностью согласился Андерс.

Вернувшись в квартиру Эрики, они выпили еще пива и доели остатки ужина. Она зажгла свечи на маленьком столике, и они сели по обе стороны, с неожиданной остротой ощутив близость друг друга. Эрика серьезно посмотрела ему в лицо.

— Ты изменился, — сказала она.

— Но я по-прежнему очень хорошо к тебе отношусь, — ответил он.

— Я тоже, но ты все равно будешь спать на матрасе, — рассмеялась Эрика.

— Очень жаль, — отозвался Андерс, улыбнувшись.

— Да, но я не собираюсь потратить еще несколько месяцев на сожаления о том, что могло бы между нами быть.