Просто Рим. Образы Италии XXI - Аркадий Ипполитов

У каждого человека своя меланхолия. Своя меланхолия и у каждого города. О стамбульской меланхолии написал Орхан Памук в «Стамбул. Город воспоминаний», о лондонской – Питер Акройд в «Лондон. Биография». Томас Манн посвятил новеллу «Смерть в Венеции» венецианской меланхолии, а Фёдор Михайлович Достоевский «Белые ночи. Сентиментальный роман (Из воспоминаний мечтателя)» – петербургской. У Рима также своя меланхолия, особая. О ней лучше всего, насколько я знаю, написал Фёдор Тютчев в стихотворении Mal'aria:

Mala Aria, она же mal'aria, малярия, «дурной воздух» – прерогатива Тибра и Кампо Марцио, на котором древние римляне предпочитали не селиться. Папа Юлий II проложил здесь улицу, претендовавшую быть фешенебельной. Я сравнивал её с Виа Корсо. Да, действительно, Виа Джулиа была замыслена как главная римская улица и даже какое-то время ею была, но главная улица барокко и главная улица Ренессанса – две большие разницы. Виа Корсо уже прототип современного проспекта: магистраль с оживлённым движением, с лавками, с толпой. По обеим сторонам Виа Джулиа стоят насупившиеся дворцы с забранными решётками пьяно террено – прямо-таки как в тюрьме. На Виа Джулиа и была тюрьма, Карчере Нуове ди Виа Джулиа, Новые Тюрьмы Улицы Юлия, в которой некоторое время сидела Беатриче Ченчи. В них теперь находится Музео Криминалистико, Музей Криминалистики. На Виа Корсо, как и на современном проспекте, тюрьмы не может быть.

Тюрьма, правда, была выстроена в 1655 году, при Иннокентии X, то есть в эпоху зрелого барокко, когда Виа Джулиа уже потеряла свою актуальность, отодвинутая в сторону Виа Корсо. Город стремительно лез вверх, на холмы. Ни Барберини, ни Памфили на Виа Джулиа дворцов не стали строить. Ещё более-менее престижная в начале сеиченто – всё ж Фальконьери купили на ней себе палаццо, – в сеттеченто Виа Джулиа перестала привлекать внимание. Аристократы, оставшиеся на Виа Джулиа, уже стали не жить, а меланхолично доживать, как это и изобразил Золя в романе «Рим».

* * *

Все, кто пишет о Палаццо Фальконьери, обязательно упоминают персонаж, там обитавший в начале девятнадцатого столетия, Летицию Бонапарте, урождённую Рамолино, мать Наполеона. Провела она там всего три года, с 1815-го по 1818-й, но это самый знаменитый призрак Виа Джулиа – остальных аристократов публика позабыла, о них помнят только историки. Летиция оказалась в Риме, бежав из Парижа после полного крушения Наполеона. Ей было шестьдесят шесть, её сын, бывший императором, был сослан. У неё, кроме того, было ещё четыре сына и три дочери: Жозеф, Люсьен, Луи, Жером и Элиза, Паолина, Каролина. Жозеф был королём Неаполя, Люсьен – владетельным князем Канино и Музиньяно, Луи – королём Голландии, Жером – королём Вестфалии. Дочери тоже когда-то были хорошо пристроены: Элиза была великой герцогиней Тосканской, Паолина, жена князя Боргезе, – герцогиней Гвасталы, Каролина – королевой Неаполя. Все они свои герцогства и королевства потеряли. Вскоре они стали умирать: 1820 году умрёт Элиза, в 1821 году на острове Святой Елены отдаст Богу душу бывший император, а в 1825 году – Паолина, догулявшаяся до ручки. Пережившая их Летиция была жёсткой, скупой, очень упрямой и довольно страшной полуслепой старухой, но на неё пальцем показывали – знаменитость! В скупости она обвинялась ещё при жизни сына-императора, когда ей было что беречь. Она со своим сводным братом, кардиналом Фешем, много дел проворачивала. На вопрос сына, что ж это она так, она не без остроумия парировала, что подкапливает на то время, когда у неё на шее окажутся несколько королей и королев разом.

Сводный брат Летиции Жозеф Феш, с юности пошедший по церковной линии, во время революции из духовенства вышел и во время итальянского похода Бонапарта был военным комиссаром. Он так много крал, что его уволили. Когда племянник – хотя Феш не был Наполеону родным дядей, будучи сыном мужа его бабушки по матери от первого брака, а был просто «дядя Феш», типа «дядя Стёпа» – стал первым консулом, Жозеф вернулся в лоно церкви, став каноником в Бастии на своей родной Корсике, но тут же был повышен до архиепископа Лионского в 1802 году. Он много что понаделал, но главное, собрал около 3000 картин. Некоторая часть их попала в Le Palais Fesch-Musée des beaux-arts в Аяччо, главном городе всё той же Корсики. Название музея с французского крайне трудно перевести, получается нечто вроде Дворец Феша – Музей изящных искусств, поэтому он называется просто Музей Феша в Аяччо. Это не лучшая часть коллекции, лучшая была распродана, причём огромный Моретто из деи Санти Амброджо э Карло аль Корсо цену выбил третьестепенную среди прочих. В Аяччо благодаря хапуге Фешу есть и Боттичелли, и Тициан, и Веронезе, и Пуссен, и ван Дейк, что для такого городка как бы и не по рангу. В коллекции Феша оказался и «Святой Иероним», потом купленный у него Пием IX. Это теперь единственный Леонардо в Риме, украшает собрание Пинакотеки Ватикана. Откуда он у Феша, неизвестно; сам Феш говорил, что купил у антиквара. Так это или нет, никто не знает, хотя история про то, что это была часть стола, кажется таким же вымыслом, как история про то, что «Мадонна Бенуа» была куплена у бродячего итальянского шарманщика. Дядя Феш много церквей и дворцов обнёс, но в бытность свою высокопоставленным чином французской церкви, близким к императору, он заступался за Пия VII, за что даже попал в немилость к племяннику. В благодарность папа принял его с сестрой в Риме, когда им пришлось бежать из Парижа. Коллекцию они прихватили с собой.

Madame Mère de l'Empereur, как официально титуловали Летицию Бонапарте при жизни Наполеона, стала олицетворением Sic transit Gloria Mundi, как и вся Виа Джулиа. Ей в Палаццо Фальконьери не нравилось страшно, сыро, темно, комары, а санузел – хуже некуда. Альтана дель Борромини её никак не радовала, да и вряд ли она на неё взбиралась. Летиция, вся в чёрном, если и выходила, то проскальзывала как чёрная летучая мышь между грудастыми соколами Палаццо Фальконьери и улыбающимися черепами Санта Мария дель Орационе э Морте: олицетворение меланхолии Рима. Детей своих, разбредшихся по Европе, она не видела и никого на шее не держала. Папе Летиция досаждала просьбами перевести её с Виа Джулиа, низины Тибра, куда-нибудь повыше и наконец добилась своего. В 1818 году ей досталось по дешёвке Палаццо Д'Асте на Пьяцца Венеция, переименованное затем в Палаццо Бонапарте и уцелевшее после муссолиниевских перестроек площади. Там она дожила до восьмидесяти пяти. Дядя Феш, который был старше её на тринадцать лет, умер три года спустя.

* * *

Стихотворение Тютчева датируется 1830 годом. Литературоведы считают, что оно навеяно романом госпожи Анны Луизы Жермены де Сталь-Гольштейн «Коринна, или Италия» и её описаниями Кампании. Госпожа де Сталь пишет так: «Итальянцы гораздо более замечательны своим прошлым и своим возможным будущим, нежели тем, каковы они сейчас. Если смотреть лишь с точки зрения пользы на безлюдные окрестности Рима, с их почвой, истощенной веками славы и словно из презрения переставшей рождать, то кроме опустелой, невозделанной земли, ничего не увидишь. На Освальда, воспитанного с детства в любви к порядку и общественному благоустройству, заброшенная равнина, возвещавшая о близости древней столицы мира, с самого начала произвела невыгодное впечатление, и он укорял в нерадивости итальянский народ и его правителей. Лорд Нельвиль судил об Италии как просвещённый государственный деятель, а граф д'Эрфейль – как светский человек: первый был слишком глубокомыслен, а второй – слишком легкомыслен, чтобы почувствовать неизъяснимую прелесть Римской Кампании, которая поражает воображение, вызывая в памяти предания далёкой старины и великие бедствия, выпавшие на долю этого прекрасного края.