Игорь Северянин - Вера Николаевна Терёхина

на этом вечере, относится к этой “гривуазной” области. Эти сюжеты доставляют ему, видимо, большое удовольствие, и поэт не только не скрадывает эти рискованные мысли, но, наоборот, очень их подчёркивает и смакует.

Очарование передачи стихотворений, покоривших в первый его вечер, рассеялось, как дым. Эти напевы, однотонные и однообразные, часто мешающие добраться до смысла туманных “поэз” Северянина, утомляют слушателя.

<...> Всё “новое” — вымучено и надумано. Поэт теперь пишет не потому, что пишется, а для публики.

И публика благодарна Игорю Северянину...»

Третья книга Северянина вызвала в печати более прохладное отношение, чем вторая, «Златолира», и тем более «Громокипящий кубок». Неровность успеха Северянина, как уже говорилось, во многом зависела от того, что после «Громокипящего кубка» поэт помещал в новые сборники более ранние, чем в «Громокипящем кубке», стихотворения. Вместе с тем Игорь Северянин, вдохновлённый успехом «Громокипящего кубка», в «Ананасах в шампанском» усилил диссонансы и элемент смелой парадоксальности и ухищрений, делавших книгу более трудной для восприятия читателей. Аналогичным было движение тех же лет у Маяковского, Бурлюка, Кручёных и др.

Но в годы войны и революции было уже не до ананасов.

«...Во время революции, — вспоминала Бронислава Погорелова в очерке «Валерий Брюсов и его окружение», — из Ревеля (тогда ставшего столицей Эстонии) от Северянина пришло письмо. В нём поэт просил В. Я. похлопотать о въездной обратной визе в Россию. Сообщал, что ему очень плохо живётся, что он грустит и вне России не видит для себя выхода из прямо трагически создавшегося положения.

Брюсов ничего не предпринял...»

А на вопрос Брониславы Погореловой ответил уклончиво и двусмысленно: «Он лучше сделает, если постарается уехать в Париж или Нью-Йорк. Какие уж тут у нас “Ананасы в шампанском”».

Александр Тиняков в газете «День» напишет вскоре после выхода книги в свет:

«Позднейшие его “поэзы” стоят совершенно вне поэзии — и даже вне литературы. <...> Похоже на то, что автор начитался описаний великосветской жизни, помещаемых в “Петербургской газете”, и перекладывает эти описания в стихи. И бесконечно жаль, что свой несомненный поэтический темперамент г. Северянин тратит на подобные вещи. Жизнь вовсе не такая “красивая”, какою она кажется И. Северянину, — она гораздо прекрасней; в ней не одни только “ананасы” и “шантажистки”, — в ней есть и благоуханные, росные травы, и “Прекрасная Дама”, о которой поведал нам Данте, пел Петрарка и ныне поёт Александр Блок».

А. Оршанин в статье «Поэзия шампанского полонеза» отметил:

«Совершается ужасный уклон от весенней грозы с её “Громокипящим кубком” в сторону ожемчуживания эксцессов, от молодых раскатов жизни к грёзофарсу с ананасами в шампанском. <...>

Поэзия Северянина и есть поэзия шампанского полонеза. Целомудренную лилию своей поэтической мечты он с утончённым сладострастием топит в шампанском вожделении под звуки певучего прелюда. <...> И чем дальше поэт уходит от “Громокипящего кубка”, тем явственнее слышится кэк-уок, и тем глуше звенит робкий прелюд грозы. <...> Когда я читал стихи Северянина, я вспомнил этюд Дегаза [Дега] “Женщина за туалетом”. Нагая женщина сидит к зрителю спиной. Спина — маловыразительный животный лик человека. Вы всматриваетесь в спину и силитесь создать лицо этой женщины, по линиям спины творите очерк лица. Муза Северянина в большей части его поэз стоит к вам спиной, ибо она — муза “эстета с презрительным лорнетом. Но власть таланта так сильна, что вы предчувствуете обаяние её лица”.

Уже в августе 1915 года в журнале “Бюллетени литературы и искусства” (№ 23—24) был напечатан библиографический обзор критики о книге поэз “Ананасы в шампанском”. Большинство указанных откликов (в т. ч. Ал. Тинякова, А. Редько, С. Чагина, А. Полянина, А. Чернова, В. Сахновского и др.) подробно цитировались. Критики упрекали Северянина за то, что он включил в книгу в основном стихи “давно минувших лет”, и за пошлость. (Тиняков А. День. 1915. 26 февр.). <...>

С. может быть привлекателен только там, где — по существу переживаний — не может быть никаких борений и “золы мысли. <...> Но и в сфере чувства этот одарённый словесный мастер на самом деле влечётся в примитив...” (Редько Л. Е. Русские Записки. 1915. № 5). Рецензия представляет статью, обозревающую творчество Северянина в целом:); “Если среди поэз (первых двух книг С.) попадались образцы, отмеченные печатью истинного авантюризма, то в ныне вышедшем сборнике поэзы только экстравагантничают” (Полянин А. Северные записки. 1915. № 2); “...Даже в сфере версификации, где он явил себя в двух первых книгах маэстро par exellence, теперь он значительно уступил назад и изменил своей прежней певучести” (Журин Ал. Новая жизнь. 1915. № 2); “...Северянин] — гениальный метр-д-отель русской поэзии. Его жеманная и нарумяненная муза всегда пьяна от ликёров, салатов и ароматов кушаний” (Пессимист. Голос Москвы. 1915. № 85); “...K сожалению искренний голос поэта заглушается в новой книге крикливостью и нередко паясничеством” (Богомолов С. Утро. 1915. № 2593)».

Подводя итоги обсуждения книги в печати, Сергей Бобров писал:

«Третья книга И. С. вызывает ещё меньше восторгов, чем “Златолира”; — “Шампанское И. С. отзывает фальсификатом весьма дурной марки” (“Камско-Волжская речь”); в Ялте ещё боятся “декадентов” и причисляют И. С. к ним; “Черниговское слово” (28—IV—15) говорит: “И. С. собрал в своих книгах всё, что свидетельствует о дурном вкусе” — всем ведь известна великая эстетность г. Чернигова, второго по этой части вслед за Нью-Йорком; “все новые стихи И. С. слабее стихов ‘Громокипящего кубка’”, — говорит “Новая жизнь” (III—15). — “Ананасы в денатурате!” — кричит “Голос Москвы” (14—IV—15); “Ананасы в ханже!” — поправляет более осведомлённый “Голос жизни”. “Апухтин № 2!” — заявляет “Утро России” (1—III—15); “кафешантанные будни”, — вопитг. Кранихфельд (“Совр. сл.” 1—1—15). — “И. С. принадлежит к числу наиболее ярких бесполезностей», — финиширует почтенный проф. Н. Ф. (“Южн. кр.” — 28—V—15)».

Владислав Ходасевич в статье «Обманутые надежды» писал сразу о двух книгах — «Ананасы в шампанском» и «Victoria Regia», вышедших зимой 1915 года и представленных им как две части одной книги:

«Они также вдоволь разбавлены старыми, недоделанными, ученическими пьесами, писанными, судя