Рипсимиянки - Арм Коста

Нуне не торопилась, словно что-то не давало ей уйти, не давало покинуть Армению, дева колебалась. Иногда она останавливалась, чтобы оглянуться по сторонам, а иногда замирала посреди дороги, каменела, а затем вновь оживала и шла куда глаза глядят. Ветер – ночной и прохладный – пробирался под кожу, залетал под одежды.

Сердце Нуне кричало: «Иди к ним! Попрощайся же!» И она пошла.

Не могла она уйти в бесконечные странствия, не попрощавшись с сёстрами, – не простила бы себе, задохнулась бы от стыда. Перекрестилась и свернула в сторону царского дворца.

В полдень листва царского сада трещала от жары. Нуне стояла одна, прислонившись спиной к толстому старому дереву, она смотрела на засохшие багровые реки. Она сходила с ума от боли, будто с неё живьём сдирали кожу, но и эта боль не могла сравниться с той, что чувствовало её сердечко.

– Господи, забери меня! Забери мою жизнь, ибо она не стоит ничего без них! – просила она Бога, но не слышал Он, отвернулся, чтобы не смотреть на муки женщины. – Прошу Тебя…

Лежала на земле, лицом к небу, с застывшими росами на ресницах: «Не видеть бы вас, звери и тираны, не слышать бы вашего дыхания, нелюди, – может, там, высоко на небе, встречусь с сёстрами, попрощаюсь с ними, пойду за ними – если мой час настал!» Но не отправилась на небо – сёстры сами явились к ней: в золотых одеждах обнимали они её, просили жить, не надеяться на смерть и напрасно не проливать слёз. Лишь Манию не увидела, да Инри не явился.

– Мертва ли я? – пробормотала девушка, но сёстры помотали головами и испарились в залитом золотыми лучами воздухе.

Была жива. Дышала. Очнулась, держа в правой руке крест.

– Что это? Крест? Господи! – она сжала его крепче и вскочила, будто обожгло её что-то.

Как и почему в её руках оказался крест, сплетённый из виноградной лозы, Нуне не знала. Вложили ли ей его? Подбросили? Но кто? Вокруг никого не было, никто не догадывался о том, что делает она, юная христианка с изношенной душой, около царского дворца, который вызывал только ненависть и отвращение. Нуне прижала крест к груди, крепко прижала дрожащими пальцами. Почувствовала титаническую силу, смелость, поняла, что никого, кроме Бога, нет подле неё – ну, и не нужно! Не металась по земле от безумия, а направилась гордо к перекрёстку трёх дорог и встала посреди него.

«Путь к жизни, путь смерти, путь прощения и покоя?» – подумала она и вспомнила, что в правой руке у неё сжат крест, словно меч воина, меч правды, оружие каждого христианина.

И выбрала Нуне путь направо: путь к прощению и покою, со спокойным сердцем двинулась она по дороге, держа в сердце Господа, а в руке – его силу.

– Прощай, Армения! Прощай, гнев царя и добрые, тёплые люди! Надеюсь, вспомните добрым тихим словом вы моих сестёр и меня, простите и поблагодарите! Обещаю молиться за ваши души и пусть мои слова, обращённые ко Христу, облетят ваши вольные земли и долетят до вершины Масиса! Да будет так!

***

Тиридат лежал в постели. В его мутной голове проносились разные образы: скопление горожан, пришедших посмотреть, обсудить казнь схваченных христианок, посудачить о царе и показать себя; лошадей, бешено бегающих по степям; Григора, к которому приходил всегда за мудрым советом или помощью и который упорно стоял на своей вере в Бога. Последней приходила безликая Рипсимия. Все они плясали вокруг него – правителя великой Армении, тянули его за руки, пытаясь вытащить из постели: «Вставай, Тиридат, вставай! Танцуй с нами!» Царь, как ему казалось, руками расталкивал недругов и глупцов, летел навстречу безудержным танцам с призраками, явившимися ему, – но на самом деле он лихорадочно ёрзал в кровати, ворочался с боку на бок и что-то бормотал. Разум и сила покидали его с каждым днём всё быстрее.

Сестру Тиридата – царевну Хосровидухт, которая временно забрала власть в свои руки, очень беспокоило состояние родственника. Сжимала она кулаки, тяжёлой походкой ходила коридорами, залами, тайными помещениями дворца, терзала себя и своё сердце мыслью: «Кто же смог бы помочь ему?» А лживые лекари и псевдознахари приходили в покои Тиридата, предлагали мази, масла, отвары, примочки, компрессы, ставили нелепые диагнозы, вынюхивали что-то, непонимающе выгибали шеи и всё чаще разводили руками, приговаривая: «Сделали всё, что могли» – и уходили прочь. Царевна справедливо благодарила всех, кто якобы помогал ей в лечении брата: брала блестящие монеты из царской казны, собственные перстни, драгоценные камни и отдавала их – была готова отдать всё! Всё!

– Ему нужен покой, – обратился к царевне лекарь. – Мне даже не нужно его осматривать.

– Но я в отчаянии! – крикнула царская сестра.

– О-о-о… – раздосадовано произнёс врачеватель. – Отчаяние – самый беспощадный из всех врагов, его дух очень ядовит!

– Но я не знаю, как ему помочь!

– Прислушиваясь к словам больного, можно услышать истину, которая, должно быть, и является ключом к выздоровлению царя.

Хосровидухт, не показывая ни печали, не разочарования, ни боли, ни страха, проводила врачевателя и протянула ему горсть монет, но тот отказался:

– Денег желают преступники, судьи, женщины и старики, чтобы хватило на похороны – мне же ничего не нужно.

Сестра Тиридата ничего не сказала старому лекарю. В задумчивости принялась она бродить по дворцу да рассматривать государственные бумаги, письма и прочие документы, которые владыка не успел прочесть из-за болезни. Знаки и буквы мелькали перед глазами Хосровидухт, и в скором времени её взор упал на старое, тринадцатилетней давности письмо.

– Откуда ты взялось? – удивлённым голосом произнесла царская сестра, взглянув на дату. – Почему секретарь тебя не уничтожил?

В письме, точнее – в указе, который наспех издал Тиридат, говорилось о наказании для Григора – когда-то хорошего царского советника и верного друга, а после – предателя, религиозного фанатика.

Задумалась Хосровидухт. Пробормотала себе под нос: «Григор». Затем вскочила и понеслась к Мелкуму на разговор. Тот недоумевающе хлопал сонными глазами, вставая со своего ложа и кое-как надевая обувь, невнятно шептал, будто во сне: «Какой Григор? Он же давно умер…» Шатаясь от внезапного пробуждения, подметая краями одежды полы, он вышел с царской сестрой на балкон.

– Я хочу, чтобы ты вместе с Аветисом пошёл туда! – затребовала царевна.

– Куда? Туда? – Мелкума словно окатили кипятком. – Да там же только кости остались, мясо обглодали голодные крысы! Незачем туда лезть – глупая затея!

– Кто является самой близкой царю? Отвечай! – допытывалась царевна.

– Ты.

– А кто ты, Мелкум?

– Покорный слуга царской семьи, – повесив голову, ответил Мелкум.

– Немедленно бери моего Аветиса, собирай людей и направляйся сейчас же к яме! Мой брат постоянно зовёт Григора, может, он как-то поможет ему.

Царевна не могла до конца поверить в то, что Григор мёртв в подземной тюрьме. Внутренний голос кричал царской сестре о том, что он жив, он не сгнил в чёрной яме! Ещё несколько дней назад это рассмешило бы её, раззадорило, но указ, случайно попавшийся под руку, бесконечные просьбы брата привести Григора и наставления врачевателя не давали ей покоя.

– Может, нужно признаться, что христианин сможет помочь? – обратилась она к себе.

Аветис – близкий друг Хосровидухт и человек, которому она могла доверить самое сокровенное – от амурного письма до государственной тайны, – должен был сопровождать Мелкума в поездке к яме. Сестра царя, наслышанная о любви Мелкума к вранью, власти, богатству и прочим грехам, сомневалась в нём, считая его хитрым, скользким, наглым существом – паразитом, одним словом.

На любой вопрос Аветиса тот отвечал молчанием или отмахивался, мол, хочет спать и не готов вести разговоры посреди ночи.

– О ужас! И Хосровидухт ещё верит в то, что Григор жив? Неразумно верить в то, что давно изжило себя! Слепо идёт на поводу безумных мыслей своего брата!

– Её брат – царь Армении, не забывай этого, – серьёзно ответил Аветис. – Мы должны выполнить приказ и лично убедиться в том, что Григор мёртв, а быть может, ещё жив.

Мелкум свято верил в то, что человек, о котором сейчас пекутся Тиридат, Хосровидухт и Аветис, – уже удобрил землю сгнившей плотью, ибо