Святой Франциск Ассизский - Мария Стикко

не унизившего его. Впервые несчастный почувствовал, что его любят, и страдание его утихло, он забыл о боли. Словно по мановению этой материнской руки, с тела его исчезали зудевшие коросты и гнилые раны, а вместо телесных ран перед глазами его предстали раны души — надменность, гнев, возмущение против Бога, и многие грехи его юности, которые и привели к болезни. Тогда он заплакал и слезы падали в благоуханную воду, исцеляя тело его и душу.

«Чудо! Чудо!» — пробежал шепот по всему лепрозорию. Брат Франциск излечил и обратил к вере осатаневшего прокаженного, вымыв его в благоуханной воде, того самого прокаженного, который поднял столько скандалов! Тогда святой Франциск поспешно удалился далеко в горы, чтобы возблагодарить Бога, ибо стремился к Его славе, а не к своей. Чего стоит людская слава, которая не обращена к глубинам человеческого сердца и бессильна сделать что-либо для нашего спасения? Нужно, чтобы нас похвалил лишь Он один.

Прошел месяц. Однажды Франциск молился, подобно птицам, среди деревьев, и вдруг перед ним предстала белая тень.

— Узнаешь меня? — спросил незнакомец.

— Кто ты? — спросил святой.

— Я тот прокаженный, которого Христос исцелил за твои благодеяния. Сегодня я иду в жизнь вечную, за что благодарю Бога и тебя. Да будут благословенны душа и тело твои, деяния и слова, и твой Орден!

Спасенная душа исчезла и сильно утешился Франциск. И все же, быть может, сердце его возрадовалось больше, когда он видел, как в борьбе с естеством исцелялась проказа телесная и душевная, захваченная волной его любви. Но любовь эту братья не сумели до конца постигнуть, и оттого им не удавалось ни лечить, ни обращать.

СОВЕРШЕННАЯ РАДОСТЬ

Погода была ужасная, вечер холодный, дорога из Перуджи в Порциунколу казалась нескончаемой, но весь этот путь должны были проделать брат Леоне и святой Франциск. Брат Леоне шел первым, святой — позади, их хлестали первые северные ветра, рясы их были изорваны, а от усталости и голода стужу совсем уж нельзя было перенести. Среди таких лишений лачуги у Санта Мария дельи Анджели казались королевскими покоями, и странникам придавали сил мысли о других братьях, которые ждали их, сберегали для них лучшие куски от ужина, сохраняли дрова, чтобы разжечь к их возвращению очаг, и, наверное говорили: «Бедняги, как перенесут они такую погоду? Когда придут? Не видно ли их на дороге?» Когда они вернутся, братья примут их в свои объятия с той нежностью, которая так свойственна живущим без семьи товарищам по избранию и судьбе.

Франциск хотел, чтобы рыцари его именно так и любили друг друга. Умалять их полное лишений странствие мыслями о мирском уюте казалось ему недостойным, однако он думал, что брат Леоне, овечка Божья, слишком страдает, и потому завел с ним беседу, которая была и размышлением, и наставлением, и молитвой.

— Брат Леоне…

— Я слушаю тебя.

— Напиши, что есть совершенная радость.

Обычно он говорил «напиши», потому что брат Леоне был его секретарем, но в ту минуту сказал так, потому что диктовал очень важную мысль, которая была частью его учения:

— Хотя во всех землях братья являют собою пример истинной святости и добродетели, напиши и особенно подчеркни, что не в этом совершенная радость.

Они продолжали путь в молчании, и вновь заговорил святой Франциск:

— Брат Леоне, даже если меньший брат получает от Бога такую благодать, как способность исцелять больных и совершать множество чудес, даже умеет воскрешать мертвых на четвертый день после смерти, напиши, что не в этом совершенная радость.

Некоторое время они молчали, затем святой Франциск еще громче заговорил:

— Брат Леоне, если меньший брат знает все языки, все науки и писания, и угадывает, и открывает нам будущее и тайны сознания человеческого, напиши, что не в этом совершенная радость.

Они помолчали. Брат Леоне стал забывать о холоде, погрузившись в размышления о словах учителя, и спрашивал себя, где же тогда искать совершенную радость, а святой Франциск сказал еще громче:

— О, брат Леоне, даже если меньший брат умеет так хорошо проповедовать, что от проповеди его все неверные обратятся в веру Христову, напиши, что и не в этом совершенная радость. Если прибудет гонец и объявит, что все парижские наставники стали членами Ордена, напиши: не совершенная это радость. Даже если из-за Альп придут все прелаты и архиепископы, а сам король Франции и король Англии войдут в Орден, напиши: не та это радость.

Выслушав мысли святого, брат Леоне не знал, что и подумать, и спросил:

— Отец, именем Божьим прошу тебя, скажи, в чем совершенная радость?

Тогда Франциск объяснил:

— Я приду в Санта Мария дельи Анджели вымокший, замерзший, голодный, в грязи; льдышки налипли на край моей рясы, в кровь изрезали мне ноги; и вот, я буду долго стучаться в дверь и звать привратника. Тогда придет брат привратник и спросит: «Кто там?»; и я отвечу: «Брат Франциск»; а он ответит: «Уходи, сейчас не время для странствий, ты не войдешь сюда». Но я стану стучать, и он в ярости выбежит наружу и вытолкает меня, осыпая бранью, с такими словами: «Уходи, ты прост и слаб умом, и не приходи к нам! Сейчас мы многочисленны, одарены многими способностями, и не нуждаемся мы в тебе»; а я все это вынесу, и почувствую любовь к нему в своем сердце и веселость в душе. Брат Леоне, напиши, что в этом — совершенная радость.

Безмолвно стоял брат Леоне и уже не чувствовал ни голода, ни холода, ни усталости, но одно лишь изумление.

Франциск заговорил вновь:

— А если затем, измученный голодом, застигнутый ночью, я все же буду настаивать: «Ради Бога, приюти меня хоть на эту ночь!»; и он ответит мне: «Нет, ступай в приют Крочифери»; и выйдет, держа в руках дубинку, и, схватив меня за капюшон, бросит на землю, изваляет в снегу, перебьет мне все суставы; а я терпеливо и с радостью снесу все это, думая о страданиях Христа, напиши, брат Леоне, что это и есть радость совершенная. А теперь выслушай главное. Изо всех божественных даров наилучший — способность побеждать самого себя и добровольно, с любовью к Христу, идти на страдания, переносить проклятия, бесчестья, нужду. За остальные дары Божьи мы не можем прославлять себя, они не наши, а Его, но можем прославить себя, неся крест лишений, ибо крест этот наш.

Эту беседу можно назвать одной из важнейших страниц всей христианской философии, ибо она возносит душу человеческую к высочайшим вершинам.

Она предполагает, что ученик