Олимпийские игры. Очень личное - Елена Вайцеховская

Лазутину тем не менее допустили до старта заключительной гонки. Получается, в медицинских верхах и в самом деле не собирались давать делу ход? Но по какой-то причине изменили намерения.

Что могло произойти в этот промежуток времени? Это уже известно: именно в те несколько часов, разделившие субботний финиш мужского марафона и воскресный старт женского, ломались копья вокруг пробы Мюллега и было принято решение о его дисквалификации.

Возможно, впрочем, что все было совсем не так. Официальную версию изложил на пресс-конференции после финиша женской гонки директор МОК Франсуа Каррар. По его словам, информация о том, что пробы сразу двух российских спортсменов дали положительный результат, вечером накануне воскресного старта была направлена в штаб российской делегации. Туда звонили дважды. В 21.30 и 21.35. Спустя полтора часа после этого началось заседание комиссии по расследованию, на котором присутствовали руководитель российской спортивной делегации Виктор Маматов и шеф антидопинговой инспекции Николай Дурманов.

Другими словами, в команде прекрасно знали, что дарбепоэтин решено признать запрещенным препаратом и что гонка, в которой Лазутина финиширует уже в ранге шестикратной олимпийской чемпионки, закончится для великой лыжницы несмываемым позором. Как и для Даниловой. Знали, и тем не менее выпустили их на старт.

В аэропорту, впрочем, это было уже не важно. Не хотелось даже думать, чем и когда завершится вся эта тягостная история. Хотелось просто побыстрее уехать из Солт-Лейк-Сити. Уехать и забыть…

За шесть месяцев до начала Игр в Афинах мне представилась возможность поехать туда с солидной официальной миссией – делегатом Международной федерации плавания (ФИНА). В феврале в Афинах проходило первое из тестовых олимпийских мероприятий – Кубок мира по прыжкам в воду. В обязанности делегатов входило наблюдение за работой абсолютно всех служб турнира. И за организацией всего, что связано с прессой, в том числе.

Первое посещение водного комплекса шокировало: если прыжковый бассейн был уже отстроен и относительно вычищен, то открытая 50-метровая плавательная ванна являла собой нечто то ли наполовину построенное, то ли наполовину разрушенное, что, впрочем, весьма органично вписывалось в облик древнего города. На том месте, где предстояло появиться бассейну для синхронного плавания, был заложен фундамент, окруженный арматурой. Дно сооружения было устлано пустыми пивными бутылками и банками. И – ни души…

По моим представлениям, греки, с учетом близости Игр, должны были работать на объектах круглосуточно, причем всей страной. За разъяснениями столь обескураживающей «отпускной» картины я кинулась к шефу олимпийской пресс-службы, своему давнему приятелю по имени Янис. С ним я познакомилась тоже в Афинах, но четырьмя годами ранее – когда в Греции проходил чемпионат мира по плаванию в двадцатипятиметровом бассейне.

Из долгих и очень обтекаемых объяснений уже официального лица я поняла, что проблема проста: деньги, выделенные на строительство олимпийских объектов, закончились быстрее, чем планировалось. И стройки были заморожены в ожидании очередных политических выборов. С надеждой, что новое правительство придет с новыми деньгами.

Вернувшись в комнатку, выделенную организаторами турнира представителям ФИНА, я обнаружила за своим столом молодого парня.

– Привет, – оживился он. – Я – корреспондент новостного агентства. Как бы мне поговорить с кем-нибудь из Международной федерации?

– Директор ФИНА – Корнель Маркулеску. Он где-то в бассейне.

– А когда придет? Может быть, мне ответит на вопросы кто-нибудь другой? Вы кто?

– Член пресс-комиссии.

– Так, может быть, мы с вами побеседуем?

Я принялась объяснять незваному гостю, что существует четкая субординация. Что единственный человек, который уполномочен давать какие-либо интервью от имени ФИНА, – это Маркулеску. И все вопросы, соответственно, к нему.

– Ну так я подожду? – собеседник налил себе кофе, устроился в одном из кресел, то и дело вскакивая с него и продолжая бомбардировать меня вопросами.

– А что вы пишете? Пресс-релиз для сайта? Интересно… А сами спортом занимались? О… Прыгали в воду? Кстати, а что вы думаете как спортсменка, это действительно важно, чтобы над плавательным бассейном была сооружена раздвижная крыша?

По поводу крыши в тот период велись нешуточные споры. Международная федерация плавания настаивала на том, что защита от солнца должна быть в обязательном порядке, но было понятно, что сконструировать ее к началу Игр, скорее всего, просто не успеют. Тема тем не менее настолько набила оскомину, что я не выдержала:

– Послушайте, вам самому не смешно? Выйдите на улицу. Бассейн, о котором вы говорите, еще не достроен. В него воду бы сначала налить, а потом – рассуждать о крыше.

Парень подозрительно затих, чем-то шебурша за моей спиной. Через несколько секунд в комнате прозвучал характерный звук срабатывающего затвора фотокамеры, и хлопнула дверь.

Нацепив на шею аккредитацию, которая почему-то обнаружилась не на спинке стула, куда я ее вешала, а на соседнем, ближнем к выходу, столе, я пошла в прыжковый бассейн, где начинались соревнования. Спустя час меня разыскал председатель прыжкового техкома ФИНА, бывший пилот «Дельты», бывший прыгун в воду и классный дядька Том Гампф.

– Елена, тебя требует Корнель. Немедленно. – Понизив голос почти до шепота, Том добавил: – Осторожнее там, он рвет и мечет…

Маркулеску был страшен. Швырнув передо мной на стол компьютерную распечатку, он взревел:

– Что это?

Я начала вчитываться в текст и с каждым словом чувствовала, как волосы в буквальном смысле встают дыбом.

Сообщение новостного агентства Reuters гласило:

«Представитель ФИНА Елена Вайцеховская заявила, что никакая крыша плавательному бассейну не нужна. И что Афинам вообще не следовало доверять проведение Олимпиады, поскольку греки не в состоянии даже обеспечить необходимое количество воды, чтобы налить ее в бассейн».

Все попытки как-то оправдаться и объяснить, что я не называла собеседнику даже своего имени – он просто сфотографировал аккредитацию, успеха не принесли. По тону Корнеля я прекрасно понимала, что эта поездка для меня – последняя. Что никогда больше он не доверит мне даже разносить по бортику бумажки. Обижаться тоже было глупо: о том, сколь жестким нравом обладает Маркулеску, если речь идет о промахах подведомственных ему сотрудников независимо от их титулов и возраста, я была наслышана и раньше.

Смирившись с этой мыслью, я помчалась в пресс-центр, имея в голове мгновенно сложившийся план отмщения. В своем кабинете, обхватив голову руками и горестно причитая, сидел Янис.

– Как ты могла, Елена? Я думал, мы друзья, думал, что ты любишь Грецию. А ты… Как ты могла?