Ведьмины круги (сборник) - Елена Матвеева

И еще всякое случилось со мной в этом доме, я не хочу тебе рассказывать, я стараюсь об этом не вспоминать. Однажды он меня сильно избил, и я решилась. Захватила паспорт, а икону оставила, чтобы быть налегке. Я знала, что ночью собака на привязи, видела в окно сад и забор, я думаю, что перелезла через него там же, где и ты. Но мне бы на него не забраться. Я выкинула из комнаты табуретку и посылочный ящик, соорудила из них пирамиду, а с нее – на забор. На первой электричке и уехала, хорошо, контролера не было и меня не высадили. В Петербурге я пошла к тезке Люсе, а денег, чтобы сюда доехать, мне Матильда дала.

Матушка не обрадовалась. Не хотела к себе брать, но я под крыло к ней юркнула – что ей делать? У нее столько забот, столько печалей, а она и мои взялась нести. Сначала я просто жила при ней, ела, спала и молилась, как матушка велела. А еще плакала, плакала, уж потом и не знала, отчего плачу. На другой же день матушка меня в работу запрягла и давала мне самые трудные послушания. Так и пошло: все самое тяжелое, грязное – мне. С ног валюсь, а исполняю. Сестры, вижу, жалеют, но молчат. А потом покой пришел и радость, будто пристанище наконец обрела. Я помню ваш дом как самый лучший на земле, но он остался в другом мире, где мне не было места. А этот дом и в самом деле мой. Матушка испытывала меня и до сих пор испытывает. Другие уж давно в послушницах ходят, а некоторые и постриг приняли. От нас две послушницы ушли, вот матушка и говорит: «Не хочу, чтобы с тобой так случилось, живи пока при мне, двери тебе открыты, хочу, чтобы ты уверилась в своем решении». Я сейчас ее спросила, как мне говорить с тобой, что рассказывать, а что нет. Знаешь, как она ответила? «Как сердце подскажет». И благословила.

Я машинально ощипывал белые ягоды с куста. Люся отвела мою руку от веток, и я почувствовал: сейчас она скажет, что ей пора идти.

– Вспоминаешь хоть нас? – спросил я.

– Молюсь за вас каждый день. Чтобы все было ладно, чтобы Игорь нашел хорошую женщину, женился и дети у них пошли. Я же понимаю, какое зло вам причинила. Молюсь, чтобы моя мать пить бросила.

– Бросила. Я был у нее.

– Слава Богу, – сказала она и улыбнулась. – Ты ведь не веришь в силу молитвы? А ведь за нее и матушка все время молится. И за вас тоже.

– Мне можно будет еще тебя навестить?

– Не скоро. И не просто так. Здесь не больница и не тюрьма.

Сказала и сделалась далекой-далекой. Сидела рядом такая маленькая, строгая и чужая, словно ушла куда-то. Я подумал: хоть обнять-то ее можно на прощание? Но она первая меня обняла, и тогда я ее обнял, а она совсем худенькая, лопатки торчат, как у курёнка. И вдруг я заревел. И не просто заревел, а очень громко, белугой завыл и судорожно гладил ее голову в платочке. Я спрашивал – не ее, не себя, а, должно быть, Бога: «Почему все так несправедливо? Почему нужно разлучаться с близкими людьми? Если это Промысел Божий, я не могу уловить в нем смысла. Нет смысла в том, чтобы страдать. Не могу смириться с таким Промыслом!»

Уходил я не оглядываясь, хлюпая носом, и вдруг услышал из-за спины чуть ли не озорным голосом сказанное:

– Прощай, Офелия, и твердо помни, о чем шла речь.

Я встрепенулся, но с ужасом понял, что забыл следующую реплику. Знал, это Лаэрт прощается с сестрой перед отъездом во Францию, и вспомнить не мог, что она ему ответила. Я обернулся, думал, Люся улыбается, но улыбки не было на ее лице. Тогда я тряхнул головой и быстро зашагал по дороге. Потом еще раз оглянулся, когда уже не рассчитывал ее увидеть. Она стояла все там же, у скамеечки, и крестила меня вослед.

Только на остановке автобуса я вспомнил реплику: «Замкну в душе, а ключ возьми с собой».

На пути из Нейволы меня захватил дождь, я вымок и явился к тетке продрогший. Долго стоял под душем. Вот и кончилась эта история. Нежданно, внезапно и счастливо. Тогда почему я ощущал такую печаль?

Мы ели с теткой, пили горячий чай и обсуждали, отчего не звонит мама. По возвращении из Шапок я, разумеется, отметился, но рассчитывал пробыть в Петербурге два дня. Они истекли. Должна бы уже на ушах стоять, а она не реагирует. И вдруг Ди говорит:

– Тебе сегодня звонили из милиции. Майор Лопарев очень милый человек, между прочим.

– Так что же ты молчала? А что он хотел?

– Побеседовать.

– Ему некогда беседовать. У него знаешь сколько дел! И о чем беседовать?

– О тебе, о семье.

– Ничего себе! И что ты сказала?

– Сказала как есть. Разве это военная тайна?

– Про Люсю не говорила?

– Он не спрашивал. А вот преступника по твоему описанию поймали.

– Одного?

– Ты же мне не сообщил, что их было несколько.

Все это меня взволновало. Не верил я, чтобы опер стал звонить мальчишке, даже если тот опознал преступника, а тем более базарить о том о сем. Что-то здесь было не так.

Звонка от мамы мы так и не дождались, позвонили ей сами, и я обещал, что выеду послезавтра утром. К моему удивлению, она отреагировала на это совершенно спокойно.

Утром я чувствовал себя так странно и расслабленно, будто поправлялся после болезни. В Питере у меня оставалось последнее дело – сходить в милицию. Я не знал, что раскопал опер, но про Люсю не собирался говорить ни при каких обстоятельствах, хотя не давал ей клятвы, а ответил: «да, да». А про Козью мать, возможно, и придется сказать. Но ведь если я и расскажу, Рахматуллина арестуют и он не сможет ей навредить. А если он уйдет от милиции?

Лопарева застал в его кабинете, он протянул руку и говорит:

– Спасибо, Алексей, с твоей помощью мы обезвредили двух матерых преступников.

– А кого второго? – невинным голосом спросил я.

– Рахматуллина. И он посерьезнее Папы Карло, как ты его обозвал.

– А что Рахматуллин сделал? Он участвовал вместе с Папой Карло в вооруженном нападении на магазин?

– Нет, не участвовал. Но дел натворил много. В Краснохолмске, например, инкассатора убил. И в Ташкенте дров наломал. Про Краснохолмское дело слышал? Ты же оттуда.

– Слышал. Но я тогда маленьким был. – У меня камень с души свалился. Они справились сами. – А доказательства у вас по этому делу есть? Свидетели есть?

– У нас даже все участники преступления есть, а было их трое. Ты ведь про Краснохолмское дело спрашиваешь?

Я кивнул.

– А теперь расскажи мне, друг Алеша, как ты про Рахматуллина узнал и как его выследил?

– А как узнал? – растерялся я. – Ничего я не знал. Я же говорил, откуда у меня визитка.

– Поначалу, значит, к нему приходила твоя подружка, которая компьютерами интересуется, потом визитка появилась, а потом Папа Карло? Такая последовательность?