"Красная капелла". Советская разведка против Абвера и Гестапо - Владимир Пещерский

Война, хотя ее и ожидали со дня на день, явилась неожиданной для руководителя берлинской легальной резидентуры Захара. Сообщение о нападении Германии на Советский Союз потрясло его: в нижнем белье и тапочках на босу ногу он вышел из квартиры и уселся на крыльцо, обхватив голову руками. Все еще не мог поверить в то, что его предупреждения, которым он и доверял, и сомневался одновременно, сбылись жутким образом. Вероятно, в таком состоянии он мог находиться долго, если бы его не вызвали в резидентуру. Из Москвы поступила срочная шифровка, которая подтверждала очевидный факт развязывания войны. В этой связи необходимо было уничтожить секретные документы, обеспечить контакты с ценной агентурой на будущее и принять дополнительные меры по обеспечению безопасности командированных советских граждан во время их пребывания в Германии и пути следования к пункту обмена на немецких дипломатов и специалистов. Захар постепенно пришел в себя и отдал распоряжения оперативным работникам об исполнении указания Центра. Воцарилось тревожно-томительное ожидание, обостренное внезапным обрывом повседневной связи с Родиной.

То, что писали в эти дни немецкие газеты и передавало радио, осознавалось с трудом: настолько чудовищным, невероятным оно казалось по своим тяжелейшим последствиям.

Разведчики искали контакта с обер-лейтенантом войск СС, начальником отряда, блокировавшего советское посольство и запрещавшего неофициальные выходы его сотрудникам в город. Знакомство удалось установить, и оно развивалось. Резидентура рассчитывала при необходимости воспользоваться им для нелегального проникновения в город. Но полной ясности в позиции эсэсовца не было: он мог оказаться потенциальным помощником, но в той же мере и провокатором.

23 июня 1941 года, на второй день войны, из Москвы поступил срочный запрос: уничтожены ли шифры для связи с Центром и может ли Корсиканец по рации связаться с ним?

В центральном аппарате разведки происходило что-то непонятное; по-видимому, в суматохе первых дней войны произошла какая-то путаница, кому-то не то послали или по каким-то причинам пришлось спешно отменять прежние распоряжения и давать новые. Чтобы исполнить просьбу руководства и дать ему исчерпывающий ответ, следовало немедленно встретиться с представителем берлинских антифашистов.

Начатая разработка обер-лейтенанта охранной команды СС требовала немедленного завершения. Поэтому говорить о какой-то его проверке было нелепо, надо было рисковать, многое поставив на карту, прежде всего жизнь разведчика.

После продолжительного обсуждения в резидентуре пришли к выводу, что Бережков, первый секретарь посольства, договорится с немецким офицером о выезде в город со своим другом, пообещав за это солидную сумму наличных марок. При этом передача денег должна была выглядеть как дружеская помощь, а не подкуп или взятка. Все остальное Коротков брал на себя: проверку на маршруте и обнаружение хвоста, отрыв от него, если он будет, и выход на встречу. Затем в обговоренное время и в нужном месте Бережков подберет его и они вернутся в посольство. Захар одобрил общую идею операции, но предупредил Короткова, что в случае провала он ему не позавидует, вся ответственность ляжет на него.

24 июня 1941 года ворота посольства отворил дежурный эсэсовец, и на Унтер-ден-Линден выехал видавший виды посольский «оппель-олимпия». За рулем сидел Бережков, справа от него обер-лейтенант с пристегнутым палашом, на заднем сиденье Эрдберг. Даже издали он очень походил на влюбленного молодого человека, которого война разлучила с его девушкой и с которой он собирался попрощаться, возможно навсегда. Коротков находился в посольстве без семьи, и некоторые считали, что он холостой. Рядом с ним лежал портативный чемоданчик.

— Хочу оставить Гретхен на память сувениры. — Коротков кивнул на чемодан, на который уже скосил глаза обер-лейтенант. — Трудно сказать, чем все это кончится. А майне либе фрейлейн это как-то поможет.

Обер-лейтенант согласно кивнул. Война войною, а любовь — любовью. Сойдя у станции метро, разведчик неторопливо спустился вниз и сел в подошедший поезд. В те далекие времена метро было надежным средством обнаружения и ухода от сыщиков. Без специальных раций и блокпостов на узловых остановках они были бессильны что-либо предпринять и почти всегда теряли объект наблюдения.

Сменив несколько маршрутов и пересаживаясь в различные вагоны, Эрдберг на одной из станций подземки встретился с Идой — Элизабет Шумахер, активной и надежной антифашисткой берлинского подполья. Она ответила на поставленные Александром вопросы. Со своей стороны, он передал ей 20 ООО марок.

— Время сейчас непредсказуемое. Вам могут потребоваться средства на разъезды, приобретение типографской техники, бумаги, почтовых знаков оплаты, да мало ли чего еще. Понимаю, что этого недостаточно, но при первой возможности постараемся переправить дополнительные средства. Теперь, Элизабет, слушай внимательно и запоминай. Необходимо передать Арвиду Харнаку, что исходная цифра для перешифровки букв — 19405. Запомнила? Повторяю, 19405. Прежняя цифра 37745 недействительна, ясно?

Успеха вам, Элизабет, и до встречи после победы! Как передашь — твое дело. Главное, чтобы Арвид знал, и никто больше. Прощай!

Через два часа Степанов, он же Эрдберг, он же Коротков, был подсажен у намеченной станции метро Бережковым и благополучно возвратился в посольство. Его с нетерпением поджидал Захар.

— Как прошла встреча? Хвоста не было? Обер-лейтенант ничего не заподозрил? Может быть, он запомнил места, где ты выходил и подсаживался, еще наведет сыщиков, начнут докапываться, что-нибудь откроют?

— Все в полном порядке, — ответил Коротков и уточнил подробности. — Уверен, что обер нас не подведет. Он в этом деле замешан и теперь стал нашим сообщником.

— Пиши проект телеграммы в Москву, дело срочное.

Коротков взял шифроблокнот.

«Москва

Совершенно секретно

тов. Виктору

На ваш запрос сообщаем, что шифры сожжены. Но как было договорено, Корсиканец свяжется с вами в эфире, когда с ним будет установлена личная связь резидентуры.

Степанов в городе встретился с Идой и уточнил, что радиопередатчики находятся — один у Корсиканца, второй у нее. Для Корсиканца и Старшины переданы 20 ООО марок, а также уточненная инструкция по шифрованию. Сообщено, что вместо прежней будет использоваться новая исходная цифра — 19405 для перешифровки на буквы.

24 июня 1941 г.

Захар».

Этот документ является своеобразным ключом к пониманию событий тех лет. Существует не менее трех вариантов описания того, как проходил выезд Короткова в город и его встреча с представителем антифашистов. Разобраться в них было бы непросто, если бы не найденная в архиве скромная подсказка.

Из версий прежде всего необходимо остановиться на трофейных документах гестапо. Это допросы арестованных берлинских подпольщиков и попытки следствия воссоздать картину их «преступной» деятельности. Показания подпольщиков были получены под пытками и потому являлись вынужденными. Антифашисты, насколько это было возможно, пытались сбить гестаповских следователей с толку. Поэтому в том месте обвинения, где говорится о том, что Ганс Коппи принял от Эрдберга две рации 22-го и 24 июня 1941 года, мы имеем дело с очевидным искажением истины. Храбрый антифашист взял вину на себя, не желая выдавать гестапо единомышленницу — Элизабет Шумахер. Свое объяснение имеет утверждение антифашистов о том, что передача радиоаппаратуры произошла в самом начале войны, а не раньше. Именно с этого момента они вступили в смертельную схватку с нацистами и вермахтом.