Кровь ангелов - Майкл Маршалл Смит

Так или иначе, до ближайшего разворота было еще далеко. Окончательное решение можно принять чуть позже.

Постепенно поток машин начал смещаться влево, и Брэд понял, что правая полоса впереди перекрыта. Неплохо. Оказавшись по другую сторону, он сможет снова прибавить скорость.

Горы? Торговый центр? Горы? Торговый центр? Все-таки, наверное, лучше торговый центр — в случае чего всегда можно вернуться тем же путем.

Впереди показались мерцающие огни полицейской машины. Брэду потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что машин на самом деле две, неподвижно стоящих на правой стороне дороги. И еще «скорая помощь».

А потом Брэд внезапно поравнялся с препятствием, мимо которого он медленно проезжал. Настолько медленно, что смог увидеть его во всех подробностях.

Возле столба у обочины лежал разбитый автомобиль. В его боку зияла большая глубокая вмятина. Передняя часть была страшно исковеркана, остатки ветрового стекла забрызганы красно-коричневыми пятнами.

Это был новый БМВ. Цвета электрик.

Сзади послышались гудки, но нога Брэда соскользнула с педали газа. Ему никуда больше не нужно было ехать.

Это была машина Карен.

Она находится в какой-то комнате. Вокруг темно и тихо. Комната располагается наверху деревянного дома, и в воздухе кружатся пылинки. Дверь открыта, за ней виден коридор. Оттуда проникает туманный свет, просачивающийся сквозь грязное окно, закрытое шторой. К нему прислонена узкая доска, один конец которой расщеплен, словно под воздействием какой-то непонятной силы.

Дверь в комнату выкрашена в белый цвет, так же как и стены. Со временем, к тому же в тусклом свете, стены начали приобретать синевато-серый цвет тяжелой грозы, идущей с моря, все еще далекой, но вместе с тем неизбежной.

Несмотря на размеры, комната не производит впечатления самостоятельного помещения. Будто и она, и полы, и даже внешние стены дома — случайным образом проведенные границы внутри намного более обширного пространства, возможно даже выступающего за пределы строения, хотя и не достигающего деревьев, которые, как ей кажется, его окружают.

Снаружи время от времени доносятся звуки, напоминающие уханье, рычание и свист, но столь тихие, отдаленные и приглушенные, что даже не выглядят реальными и никак не подтверждают существования внешнего мира.

Пол в комнате покрыт старым пыльным ковром, который усеивают разнообразные обломки: осколки стекла, небольшие куски отвалившейся штукатурки, половинка разбитого зеркала, немного листьев. Непонятно, как последние сюда попали, так как два больших окна плотно закрыты. Все стекла целы, но через них все равно ничего не видно. На полу у внутренней стены лежит старый абажур. Его ярко-розовая раскраска, теперь основательно выцветшая, когда-то должна была гармонировать с узкими полосами на ковре, которых теперь точно так же почти не разглядеть.

Отдельно стоит деревянное кресло, спиной к двери, слегка под углом. Оно темно-зеленого цвета, вытершееся за многие годы использования. Это единственный целый предмет в комнате. Да еще узкая кровать в углу. Кресло располагается не в центре, но ближе к выходу. Может быть, кто-то сидел в нем и на что-то смотрел, а может быть, его заставляли смотреть?

Затем она осознает, что в кресле кто-то сидит.

Это женщина. Лицо ее повернуто в сторону. Поза кажется неудобной — спина почти выпрямлена, колени согнуты.

Нина осторожно подходит к ней спереди, чтобы понять, кто это.

С легким удивлением она обнаруживает, что это она сама.

Нина видит, что на самом деле она чуть более стройная, чем ей казалось, и выглядит бледной и очень уставшей. Глаза открыты и неподвижно устремлены в пол в углу комнаты. Мгновение спустя правый глаз начинает дергаться. Движение становится все более определенным и скоро уже напоминает что-то вроде подмигивания.

Да. Она пытается подмигнуть, пытается сказать: «Привет, я знаю, что ты здесь и все хорошо». Однако Нина знает, что это вовсе не значит, будто все на самом деле хорошо.

А потом она оказывается внутри себя, в собственном теле в кресле.

Воздух в комнате кажется более темным и густым. Она не может пошевелиться, и у нее страшно мерзнут ноги. Она чувствует, как на нее давит невыносимая тяжесть.

Оказывается, она смотрит вовсе не в угол, а на стену, где что-то трепещет прямо перед глазами. Сперва ей кажется, будто это птица, но потом она понимает, что это рука. Рука слегка покачивается, ее пальцы выпрямляются и сгибаются, будто она пытается что-то схватить — или понять свое положение в пространстве, на стене, примерно в девяти дюймах от пола. Рука сжимается и разжимается, безмолвная и бледная.

Потом рука замирает неподвижно. Слегка поворачивается, словно прислушиваясь.

Нина тоже слышит звук. Звук открывающейся и закрывающейся двери. Судя по всему, это входная дверь.

Но это не кто-то вышел наружу. Нет, кто-то, наоборот, вошел.

Слышатся тяжелые шаги. Они отдаются громким эхом, и этот звук тоже обладает странным свойством. С каждым шагом ей кажется, будто она все больше пробуждается и одновременно теряет зрение — предыдущие картины и сама комната превращаются лишь в туманные призраки. Она видит движение руки на стене в последний раз, после чего уже не видит ничего вообще.

Нина изо всех сил пытается отделить воображаемое от реального, но ей удается прийти лишь к следующему выводу: все то, что она видела, — воспоминания, мысленный образ некоего места, где она когда-то была, но не помнит об этом.

Либо она потеряла большую часть зрения, либо ей завязали глаза. Она к чему-то привязана. Ноги босы.

И ей очень плохо.

Она старается дышать спокойно. Он уже очень близко. Значит, или комната намного меньше, чем ей казалось, или сейчас она вообще в каком-то другом месте. Возможно, она снова потеряла сознание.

Он молчит. Он не хочет с ней разговаривать. Впрочем, как ей известно, некоторые считают, будто разговор с жертвой создает ощущение реальности, которую им не хочется видеть.

— Я очнулась, — говорит она.

Или пытается сказать. С ее губ срываются неразборчивые звуки. Она пробует еще несколько раз, пока слова наконец не становятся различимыми.

Он не отвечает.

Она предполагает, что это «он». Мужчины и женщины пахнут по-разному, независимо от того, насколько они опрятны. Hо всепроникающий запах пыли и масла мешает ей сделать окончательный вывод.

Она чувствует, как ее ощупывают чьи-то руки, но вскоре понимает, что он просто проверяет, насколько крепко она связана. Когда он затягивает узел на затылке, она с радостью убеждается, что ее глаза действительно завязаны. Конечно, ничего хорошего в этом нет, но если бы ее ослепили, было бы куда хуже. Она даже что-то различает сквозь повязку, хотя это не более чем тени на фоне полуночной тьмы.