Черный лебедь - Звева Казати Модиньяни

Но, стоило ему где-нибудь повстречать ее – а Гризи жила, как и он, в Лугано, – угрызения совести снова начинали терзать его. Особенно его мучило неведение, были ли его жена, суда которой он особенно боялся, и адвокат Аризи в курсе этого дела. Хорошо зная Анну, он, пожалуй, мог бы побиться об заклад, что она никому ни слова не сказала о случившемся.

Тем не менее, ему не удавалось освободиться от беспокойства и угрызений совести, и он боялся, что со временем это может сделаться у него форменным наваждением.

Поэтому, встретив Анну Гризи однажды в библиотеке в Лугано, Эдисон решил, что надо раз и навсегда закрыть эту мучительную главу своей жизни.

– Я рада, что ты еще в добром здравии, – произнесла она с ледяной улыбкой. – Ведь я буду мучить тебя во сне до конца твоих дней.

Эдисон покраснел и напрягся под презрительным взглядом своей бывшей любовницы.

Анна была еще очень красива. Возможно, далее красивее, чем тогда, когда была с ним. На ее лице словно бы появился какой-то новый свет. Это было не то девичье, почти кукольное выражение, некогда очаровавшее его, а зрелое спокойствие, которое делало ее еще более привлекательной.

Эдисон знал, что время от времени Анна и его жена встречаются в кафе под портиками, на площади в нижнем городе, и пошел бы на что угодно, лишь бы услышать их разговоры, хоть и был уверен, что они говорили обо всем, кроме него. Но то, что женщины стали подругами, чрезвычайно раздражало и беспокоило его.

– Похоже, что бесполезно просить у тебя прощения, – начал Монтальдо, силясь взять в разговоре непринужденный тон.

– Да, бесполезно, пошло и глупо, – ледяным тоном ответила Анна.

Эдисон опять покраснел и наклонил голову под взглядом Анны, горевшим ненавистью. Противная слабость разлилась в, нем, делая его неуверенным в себе и уязвимым. Он вытер холодный пот, выступивший на лбу.

– А если я скажу тебе, что именно я послал на помощь тебе другого проводника, который спас тебя? – с вызовом сказал он, собрав все силы, чтобы придать своим словам убедительность.

– Бесполезно и смешно, – отрезала Анна, тем не менее, принимая к сведению новый аргумент, который уже не могла с такой легкостью отмести.

Эдисон уловил эту маленькую брешь в ее защите и почуял, что здесь именно та точка, в которую нужно и дальше бить.

– А если человек, который спас тебя, подтвердит мои слова? – настаивал он.

– Зная тебя, я бы решила, что ты ему заплатил, – возразила Анна, по-прежнему без колебаний, но чувствуя некоторое замешательство.

– Но если ты так считаешь, почему ты еще не заявила обо мне? – бросил Эдисон уже более уверенно.

Анна с презрением поглядела на него.

– Заявить на тебя? – выпалила она. – Ты хорошо знаешь, что не в моем характере бегать в полицию. Я этим никогда не занималась и теперь не буду. И кроме того, – добавила она, впервые обнаружив в себе тонкое коварство, – не хочешь ли пожить еще в ожидании мести? Ведь я отомщу тебе за это, хотя пока и не знаю, как и когда.

Его лоб снова покрылся бисеринками пота. Эдисон попытался изобразить на лице улыбку, но она превратилась в какую-то жалкую гримасу.

– Не узнаю тебя, – печально вздохнул он.

Он помнил ее провинциальной девочкой, красивой, но запуганной, какой она предстала перед ним в далеком 1938 году. Наивной девчонкой в поношенном платье, с набитой мечтами головой. Это он привлек к ней внимание читателей, одел ее с изысканной элегантностью, увешал драгоценностями, предоставил ей дом и познакомил с нужными людьми. Конечно, он делал все это, чтобы завладеть ею, но что она была бы без него?

– А я, наоборот, узнаю тебя все лучше, – бросила Анна в ответ. – Я мало знала тебя, когда порвала с тобой, но даже тогда у меня не слишком много было иллюзий. Ты обещал мне свое покровительство и помогал войти в литературу, а сам тем временем тащил меня в постель, зная, что я не могу отказать тебе. Когда же я почувствовала, что и в самом деле умею писать, ты нашел способ сделать так, чтобы передо мной закрылись все двери.

– Ты несправедлива, – грустно проговорил он.

У него был вид человека, готового на все, лишь бы вернуть потерянную любовь, и в голосе звучала искренность.

– Что верно, то верно. Ты написала хорошую книгу, – согласился он. – А я помешал тебе напечатать ее у другого издателя из чувства ревности, из духа соперничества. Этого я никогда не смогу простить себе. Это моя единственная вина перед тобой.

– Ты иногда бываешь забавным, Эдисон Монтальдо, – усмехнулась Анна. – Но я все равно не верю тебе.

– Прости меня, Анна, – проникновенно сказал Эдисон. – Я навязал тебе договор, который помешал тебе опубликовать в другом издательстве свою книгу, но теперь это для меня уже закрытая глава. Как и во всем остальном. Можешь мне не верить, если хочешь, но я сказал тебе правду.

Анна сделала над собой усилие, чтобы не поддаться этому задушевному тону. И все-таки она не могла простить. Не сказав ни слова, она повернулась и вышла из библиотеки. – Только свидетельство проводника, спасшего ей жизнь, могло бы подтвердить правоту слов Эдисона. Осторожно она начала наводить о нем справки и с ужасом узнала, что человек этот неделю назад был найден мертвым на пограничной полосе с горлом, перерезанным ножом. Ее потрясло это известие. И с этого момента Анна Гризи ждала дня мести.

Выйдя из фуникулера в верхнем городе, Эдисон Монтальдо обнаружил, что улыбается встречным. Встреча с Анной Гризи прошла лучше, чем он надеялся, и теперь он мог спокойно смотреть в свое будущее.

Лугано нравился ему. Город казался похожим на очаровательную женщину, элегантно, хоть и неброско накрашенную, хорошо воспитанную и немного робкую. Такую, как Эстер, верную и преданную жену, которая со дня бегства в Швейцарию целиком отдавала себя служению ему и детям. Этот город напоминал тихий сад, далекий от военных передряг. Время отбивалось мелодичным боем часов, во множестве изготовлявшихся здесь. Наряду с шоколадом, сыром и надежными банками часы составляли основу стабильного существования страны.

Обдумывая все это, Эдисон подошел к вилле «Челеста». Это было солидное здание, построенное в конце девятнадцатого века, со стрельчатыми окнами и балконами, увитыми цветами, – резиденция семьи Кривелли.

Хозяйку дома звали Челеста Регац. Она была швейцарка и принадлежала к банкирской семье. Как и Эдисону, ей уже перевалило за сорок, а слегка округлая фигура, голубые глаза и мечтательное выражение лица делали ее похожей на мадонн Возрождения.

Ее муж, Адженор Кривелли, был преуспевающим владельцем хлопчатобумажной фабрики в Брианце.[5]Человек умный и волевой, он еще в 1941 году, когда Италия только вступила в войну, продал, обеспечив себе все возможные выгоды, свое предприятие конкурентам и переехал с семьей в Лугано, поселившись на вилле «Челеста».