Запретный рай - Лора Бекитт

Вскоре дорога свернула в лес, и молодая женщина смотрела на стройные прямые деревья, напоминавшие греческие колонны. Переплетавшиеся ветви образовывали почти непрерывный зеленый навес, иногда такой плотный, что сквозь него не просвечивало небо. Здесь царствовали таинственный сумрак и тишина, лишь изредка нарушаемая криками и перепархиваниями ярких попугаев.

Потом двуколка поехала мимо участков, застроенных глинобитными или дощатыми домами. Почти на каждой ферме работали люди в серой одежде — каторжники.

Прогрохотав по центральной улице поселка, повозка остановилась перед двухэтажным каменным домом с обитыми железом воротами. Судя по всему, здесь обитали зажиточные люди.

— Слезай, — неловко произнес мистер Даунинг, по-прежнему не глядя на Эмили. — Предыдущую девушку мы были вынуждены отправить в местную тюрьму за плохое поведение. Надеюсь, ты не доставишь нам таких неприятностей.

Пробыв в заключении почти год, Эмили привыкла, что ей говорят «ты», но сейчас подобное обращение было ей неприятно.

Привязав лошадь, мистер Даунинг первым вошел в дом. Молодая женщина последовала за ним.

Их встретила особа лет тридцати с длинным лицом и мышиного цвета волосами: на вид — законченная старая дева. Однако то была мисс Даунинг, которая тут же оглядела Эмили с головы до ног, после чего холодно промолвила:

— Кто она такая?

— Ссыльная. Новая служанка, о которой ты просила, — ответил муж.

— Она не внушает мне доверия! — отрезала миссис Даунинг.

— Ее рекомендовали как порядочную. Кроме того, она знает грамоту.

— За что ее сослали в Хобарт-таун?

— Не знаю. Можешь ее расспросить. Однако тебе прекрасно известно, что в Англии человека могут осудить за любой пустяк. Впрочем, если хочешь, я отправлю ее обратно.

Миссис Даунинг поджала губы.

— Мне надоели невежды и грубиянки. Однако эта чересчур молода. И красива.

— Других не было. К тому же стоит ей надеть эту одежду, как она утратит всякую привлекательность, — сказал мистер Даунинг, швыряя Эмили полученные на складе вещи.

— Идите за мной, — натянуто произнесла миссис Даунинг, весь вид которой выражал смесь недоверия и негодования. — Вот ваша комната. Здесь вы можете переодеться, а потом я расскажу вам о ваших обязанностях.

— Хорошо, мэм.

По крайней мере, миссис Даунинг обращалась к ней на «вы».

Облачившись в уродливую одежду, которую, согласно предписанию правительства, должны были носить каторжницы, Эмили вытащила из своих вещей осколок зеркала и заставила себя посмотреться в него.

Ее тонкая шея напоминала стебель цветка, а лицо было бледным, точно далекая луна. Взгляд казался пронзительным и вместе с тем странно неподвижным.

Бумажное платье, фланелевый фартук, коленкоровый чепец, грубые чулки и поношенные башмаки были просто ужасны; впрочем Эмили не волновало, как она выглядит.

Оторвавшись от зеркала, молодая женщина оглядела каморку. В отличие от хозяйских комнат здесь был земляной пол и тростниковые стены. Кровать заменял соломенный матрас, а стол — два поставленных друг на друга ящика. Окно было таким низким и маленьким, что в него едва удавалось выглянуть.

Когда-то собственная комната казалась ей тихой, безопасной гаванью, самым уютным местом на свете, где она всегда могла собраться с мыслями и заглянуть в собственную душу. Вот уже несколько месяцев Эмили не хотела, даже больше — боялась это делать, и сейчас смотрела на себя, как на незнакомку, изменившуюся внешне, и — самое главное — внутренне.

Прежде она была дочерью путешественника, скромной, мечтательной, незаметной девушкой, потом перевоплотилась в пылкую возлюбленную молодого вождя полинезийского племени, затем стала одинокой, но счастливой матерью двоих прелестных детей, а в конце концов — узницей, каторжницей, ссыльной.

Когда-то Эмили призналась отцу, что не жалеет о том, что случилось в ее жизни, но сейчас она не смогла бы этого сделать.

— Не беспокойся, я тоже беглый, — с этой фразы началось настоящее знакомство Атеа с Патриком Таубом.

Прожив у него некоторое время, полинезиец все еще не мог сказать, пленник ли он или предоставлен самому себе.

Впрочем бежать тут было особенно некуда. Острова Фиджи или оставались необитаемыми, или же их населяли дикие племена, не брезговавшие людоедством. Сам Патрик в прошлом был каторжником. Он бежал из британской колонии для заключенных, угнав баркас после того, как убил кого-то из тамошней охраны, за что ему неминуемо грозила бы смертная казнь.

Сколько лет назад это случилось, он припомнить не мог:

— Прежде я каждый месяц делал зарубки, а после сбился со счета. Полагаю, я живу здесь не меньше пяти лет. В общем-то у меня есть все, даже добрый ром, не хватает только белой женщины.

Мечтам о белой женщине Патрик Тауб предавался часто: это была его навязчивая идея.

— Конечно, есть местные, — говорил он, — только это не то.

Туземцы работали на него, как понял Атеа, за очень маленькую плату, тогда как сам Патрик имел довольно большой доход. Фиджийцы заготавливали кокосовое масло, ловили трепангов, вырубали остатки сандаловых деревьев, практически уничтоженных на Фиджи еще два десятка лет назад. Эти товары Патрик сбывал заезжим торговцам из разных частей света.

— Хотя все это ерунда, — как-то обмолвился Тауб. — Главное, я мечтаю создать тут большую тростниковую плантацию.

Атеа удивлялся, как один человек может держать в страхе целый остров. Впрочем Тауб объяснял это крайне просто:

— Я прибыл сюда с ружьем, которого местные никогда не видели, и первое, что я сделал, — убил их вождя. Дикари полагали, что он обладает сверхъестественными способностями, но я показал, кто из нас сильнее.

Французского матроса с затонувшего корабля, о котором он обмолвился в самом начале, Патрик тоже застрелил, поскольку они не поделили власть на острове. Для личной охраны Тауб использовал головорезов из числа местных чернокожих, которым отчаянно не доверял, отчего ему приходилось спать буквально «с ружьем в руках».

К счастью, его «охранники» не умели стрелять, и Патрик прилагал все усилия к тому, чтобы они не овладели этим секретом.

Как ни странно, он был рад появлению Атеа.

— Вижу, ты парень с головой. И с характером. Хочешь, оставайся здесь. Будешь помогать мне командовать черными, что работают на меня.

Отчасти такое расположение объяснялось тем, что Тауб не видел в Атеа конкурента, каким бы мог стать белый. Вместе с тем он нуждался в помощнике, хотя бы для того, чтобы иметь возможность отлучаться с острова.

— У меня этот «рай» уже в печенках сидит, — признался он. — Не представляешь, что бы я отдал за то, чтоб посидеть в таверне хотя бы полчаса! К тому же мне нужно купить кучу всяких вещей.