Кавказская война. В 5 томах. Том 3. Персидская война 1826-1828 гг. - Василий Потто

Пока егеря, овладевшие башней, расположились по самой реке, в ложементах, секретно приготовленных ими еще ночью, козловские и нашебургские стрелки в лодке переправились на ту сторону Аракса и, подкрепленные метким картечным огнем казачьих орудий, действовавших под командой есаула-линейца Зубкова, вынудили неприятеля отойти от берега. Весь пятитысячный персидский отряд удалился.

Так, с неимоверными трудностями открыта была, наконец, переправа через Аракc, и Мадатов готовился к движению вперед. Но здесь внезапно были прерваны его действия. В тот же день, среди его боевых распоряжений, ему доложили о приезде из главного штаба курьера с депешами. Это было приказание Паскевича сдать отряд генералу Панкратьеву и ехать в Грузию... Через полчаса в лагерь приехал и сам генерал-майор Панкратьев.

Прощание князя с отрядом было трогательно,– велика была привязанность к нему солдат и офицеров. Не останавливаясь в своем имении, он, на пути, в последний раз взглянул на родные места и поехал в Тифлис.

Блестящая жизнь князя Мадатова, знаменитого не одной только деятельностью в Кавказской войне, в славе которой ему принадлежит немалая часть, а и вообще в летописях всей русской кавалерии,– весьма любопытна и поучительна. В ней только и можно найти объяснение необыкновенного нравственного обаяния этого человека на всех, кто имел честь становиться под его знамена и делить с ним боевые труды и заботы.

Князь Валериан Григорьевич Мадатов родился в Карабаге,– стране искони воинственной,– и впечатления юных лет, конечно, не могли не отразиться на всем складе его умственной и физической жизни. Храбрость была качеством ему прирожденным, и все свои награды, все почести он взял с острия сабли, и запечатлел их своей кровью. Сирота с детства, он был обязан своим возвышением единственно себе, и протекция не играла в его жизни ни малейшей роли по той простой причине, что ее у Мадатова не было. Только тот,– говорит один из его современников,– кто видел князя Мадатова в пылу сражения, под градом пуль и картечи, может судить, до какой степени храбрость может быть увлекательна и как одно появление перед войсками таких вождей, как Мадатов, служит вернейшим залогом победы.

В царствование императора Павла Петровича, Мадатов приехал в Петербург с одним из своих соотечественников, Меликом Джемшидом. Юноша пленился блестящей гвардией; но пока он хлопотал, чтобы его приняли в русскую службу, Джемшид должен был вернуться в Карабаг; вместе с ним уехал и Мадатов, не имевший средств остаться в столице без Джемшида. Так он и заглох бы в Карабаге, в своей прародительской чохе. Но судьба уже успела отметить будущего героя: император как-то вспомнил о молодом горце, которого видел раз на разводе, и узнал, что тот вернулся в Карабаг, не успев определиться в гвардию, приказал привезти его назад с фельдъегерем. Мадатов явился, был определен подпрапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк, с титулом князя, а с производством в офицеры переведен подпоручиком в армию.

Так человек, которому судьба отводила в будущем такое блестящее место в немногочисленной плеяде русских кавалерийских вождей, начал свою службу в пехоте, в Менгрельском полку, с которым и выступил в турецкую кампанию 1808 года. С этих пор начинается его боевая известность. Командуя ротой, Мадатов, менее чем в два года, получил Анну и Владимира с бантами, Анну на шею, золотую шпагу за храбрость и чин капитана. Но уроженцу Карабага, страны отважных наездников, пехотная служба представляла мало простора; он рвался в кавалерию, и в феврале 1810 года ему наконец удалось осуществить свою заветную мечту: он был переведен в Александрийский гусарский полк ротмистром. Не успел он еще доехать до полка, как было получено известие о производстве его в майоры за прежние боевые отличия. В настоящее время такие поздние переводы из пехоты в кавалерию показались бы чем-то совсем необычайным: Но тогда подобные случаи бывали нередко. И не один Мадатов, многие знаменитейшие боевые русские кавалеристы вышли именно из рядов пехоты. Проще были тогда специальные требования от кавалерии, ближе стояла она к действительным боевым потребностям, и развитие духа преобладало в ней над технической стороной дела.

И вот пехотный майор, надев гусарский ментик, явился в Александрийский полк, издавна славившийся в сражениях “яростью ударов”, и тотчас получил эскадрон. Полк был в то время на походе к Шумле, и 12 июля, при селении Чаушкиой, произошло первое дело, в котором Мадатову пришлось участвовать с гусарами. Здесь, на глазах своих новых товарищей, врубился он со своим эскадроном в пехотную колонну – и возвратился назад с турецкой пушкой. Первый бой – и уже право на Георгия! Храбрые александрийцы увидели в Мадатове достойного сотоварища, и положение его в полку упрочилось сразу. Нужно сказать, что Александрийским полком командовал в то время полковник Ланской, убитый в 1814 году под Краоном, человек блистательной храбрости, которой завидовал даже сам Мадатов. Однажды, в десятом году, завязалась жаркая битва под Шумлой. Ланской ввел в дело весь Александрийский полк. Гусары шли на рысях; Мадатов видел, как Ланской ехал перед первым эскадроном, окруженный своим конвоем, в числе которого был юнкер Новинский. Полк уже близко подошел к турецкому ретраншементу, когда Ланской скомандовал: “Марш-марш”. Он первый вскочил в укрепление, и, вырвав из рук турецкого байрактара знамя, бросил его Новинскому, крикнул: “Юнкер! Вот тебе георгиевский крест!”

Такая беззаветная отвага воодушевила всех александрийцев, и нелегко было состязаться с ними в храбрости. Но Мадатов жадно искал случая выделиться из среды даже таких сотоварищей,– и случай к этому не замедлил представиться.

Это было 26 августа, в генеральном сражении под Батиным, где граф Каменский разбил сорокатысячную турецкую армию. Когда началось дело, Александрийский полк стоял на левом фланге. Офицеры собрались около своего командира, Ланского, и слушали рассказ его про одного майора, получившего при Екатерине небывалую в этом чине награду – Георгия 3-ей степени. Мадатову, бывшему при этом, так захотелось Георгия (награды за Чаукиой еще тогда не вышли), что он обратился к Ланскому с вопросом: что ему сделать, чтобы получить георгиевский крест? Ланской шутя указал на четырехтысячную колонну турецкой кавалерии, шагом выезжавшую из лагеря, и сказал: “Разбей их!” Мадатов крикнул двум эскадронам: “За мной!” – и бросился на неприятеля. И Ланской, и товарищи Мадатова не успели прийти в себя, как два эскадрона русских гусар столкнулись со всей четырехтысячной массой турецкой кавалерии. Неприятель, однако, дрогнул – так стремительна была атака Мадатова,– и лощина на протяжении нескольких верст покрылась трупами изрубленных турок... Бой окончился поздно; войска вернулись в лагерь ночью, а утром 27 августа курьер из главной квартиры привез Мадатову пакет: это был георгиевский крест, пожалованный ему за дело под Чаушкиоем. За Батин его произвели в подполковники.

Отечественная война застала Мадатова уже в звании командира Александрийского гусарского полка, входившего тогда в состав третьей западной армии. С этим полком он участвовал в сражениях под Кобриным, под Городечной, в целом ряде кровопролитных битв на Березине, был произведен в полковники и получил алмазные знаки ордена св. Анны 2-ой степени.

Любимой поговоркой Мадатова в то время было: “Берегу полк, как невесту, но придет час, и я не пожалею ни людей, ни лошадей”. И час этот пробил в роковой день 11 ноября, под Борисовым, когда русский авангард, разбитый и отброшенный, должен был отступать через Березину по узкому, длинному мосту, загроможденному столпившимися на нем обозами и артиллерией. Положение было критическое. Мадатов решился остановить неприятеля, – это было единственное средство спасти остатки нашей пехоты и дать возможность убрать хоть часть застрявшей на мосту артиллерии. Он выдвинул вперед четыре эскадрона александрийских гусар и, проскакав по их фронту, сказал: “Гусары! Смотрите: я скачу на неприятеля! Если вы отстанете – меня ожидает плен или смерть! Ужели вы в один день захотите погубить всех своих начальников?” И, не ожидая ответа, он круто повернул коня, дал шпоры и помчался на неприятеля. Гусары не отстали от него – и, под огнем двадцати орудий, врубились в пехоту. Французские латники, в свою очередь, обхватили русских гусар с флангов и с тыла... Дорого стоил александрийцам этот кровавый бой, но они восстановили честь русского оружия, спасли артиллерию и дали возможность пехоте отступить без больших потерь. Подвиг Малахова был оценен историей. Известный военный писатель, граф Бисмарк, в своем сочинении о коннице называет действия Мадатова под Борисовым – образцовыми. Борисов доставил ему в полковничьем чине золотую саблю, осыпанную бриллиантами.