Молотов. Тень вождя - Борис Соколов

Но через день или два то Ли Хрущев, то ли Маленков сказал: “Знаешь что, Анастас, после 21 декабря, когда все мы были у Сталина, он очень сердился и возмущался тем, что вы с Молотовым пришли к нему в день рождения. Он стал нас обвинять, что мы хотим примирить его с вами, и строго предупредил, что из этого ничего не выйдет: он вам больше не товарищ и не хочет, чтобы вы к нему приходили”. Обычно мы ходили к Сталину отмечать в узком кругу товарищей Новый год у него на даче. Но после такого сообщения в этот Новый год мы у Сталина не были.

За месяц или полтора до смерти Сталина Хрущев или Маленков мне рассказывал, что в беседах с ним Сталин, говоря о Молотове и обо мне, высказывался в том плане, что якобы мы чуть ли не американские или английские шпионы. Сначала я не придал этому значения, понимая, что Сталин хорошо меня знает, что никаких данных для того, чтобы думать обо мне так, у него нет: ведь в течение 30 лет мы работали вместе. Но я вспомнил, что через два-три года после самоубийства Орджоникидзе, чтобы скомпрометировать его, Сталин хртел объявить его английским шпионом. Это тогда не вышло, потому что никто его не поддержал. Однако такое воспоминание вызвало у меня тревогу, что Сталин готовит что-то коварное. Я вспомнил также об истреблении в 1936—1938 годах в качестве «врагов народа» многих людей, долго работавших со Сталиным в Политбюро.

За две-три недели до смерти Сталина один из товарищей рассказал, что Сталин, продолжая нападки на Молотова и на меня, поговаривает о скором созыве Пленума ЦК, где намерен провести решение о выводе нас из состава Президиума ЦК и из членов ЦК.

По практике прошлого стало ясно, что Сталин хочет расправиться с нами и речь идет не только о политическом, но и о физическом уничтожении.

За мной не было никаких проступков, никакой вины ни перед партией, ни перед Сталиным, но воля Сталина была неотвратима: другие ведь тоже были не виноваты во вредительстве, не были шпионами, но это их не спасло. Я это понимал и решил больше, насколько это было возможно, со Сталиным не встречаться. Можно сказать, что мне повезло в том смысле, что у Сталина обострилась болезнь.

В начале марта 1953 года у него произошел инсульт, и он оказался прикованным к постели, причем его мозг был уже парализован. Агония продолжалась двое суток.

У постели Сталина было организовано круглосуточное дежурство членов Политбюро. Дежурили попарно: Хрущев с Булганиным, Каганович с Ворошиловым, Маленков с Берия. Мне этого дежурства не предложили. Наоборот, товарищи посоветовали, пока они дежурят, заниматься в Совете Министров СССР, заменять их в какой-то мере».

Очень характерно для нравов, царивших в партийной верхушке, что опальным Молотову и Микояну соратники не доверили честь дежурить у постели умирающего вож-

дя. Чем черт не шутит, вдруг Иосиф Виссарионович еще оклемается, узнает, что в период болезни к нему допускали Анастаса Ивановича с Вячеславом Михайловичем (наверняка кто-нибудь из доброжелателей стукнет!), и тогда не только им не сносить головы, но и кое-кому из чересчур либеральных членов Бюро. Кстати, один этот факт опровергает версию о том, что попавшие в немилость члены Президиума ЦК могли сговориться с набиравшими вес «младотурками» — Хрущевым, Маленковым и Берией, чтобы убрать Сталина. Даже у смертного одра хозяина остававшиеся в фаворе члены Бюро боялись хоть как-то выказать свою симпатию Микояну и Молотову (Ворошилова, правда, в «предсмертный» почетный караул все же пустили). Что уж говорить о том, чтобы совместно спланировать и осуществить убийство генералиссимуса!

Сам же Молотов в конце жизни жаловался Чуеву:

«В 1953 году Сталин меня к себе уже не приглашал не только на узкие заседания, но и в товарищескую среду — где-нибудь так вечер провести, в кино пойти — меня перестали приглашать... В последние годы Сталин ко мне отрицательно относился. Я считаю, что это было неправильно... Я-то своего мнения о Сталине не менял, но тут какие-то влияния на него, видимо, были».

С предположением Чуева, что тут «поработала тройка друзей» — Берия, Хрущев и Маленков, Вячеслав Михайлович осторожно согласился:

«Да, видимо. Скорей всего, да. Но все-таки, конечно, главное не в этом. А недоверие было к моей жене. Тут сказалось его недоверие к сионистским кругам. Но не вполне, так сказать, обоснованное».

Правда, в другой беседе с Чуевым Молотов причины своей опалы трактовал иначе:

— В январе пятьдесят третьего года приехала какая-то польская артистка... Домбровская-Туровская... На другой день было опубликовано: на концерте присутствовали — первый Сталин, второй Молотов и т. д. ... Я попал, как и раньше, на второе место, следили, кто за кем. Я формально числился еще вторым, это было опубликовано,

я сам читал газету; но меня уже никуда не приглашали. Он же открыто выступил, что я правый.

— А не из-за Полины Семеновны? — осторожно осведомился Чуев.

— Она из-за меня пострадала, — уверенно ответил Вячеслав Михайлович.

— А не наоборот? — усомнился Феликс Иванович.

— Ко мне искали подход, — продолжал Молотов, — и ее допытывали, что вот, дескать, она тоже какая-то участница заговора, ее принизить нужно было, чтобы меня, так сказать, подмочить. Ее вызывали и вызывали, допытывались, что я, дескать, не настоящий сторонник общепартийной линии.

Сталин, как известно, умирал мучительно и долго. Вечером 1 марта 1953 года у него произошел инсульт. Умер же великий вождь и учитель только вечером 5 марта, хотя и лишенный дара речи, но не в полностью бессознательном состоянии. Наверное, в редкие мгновения прояснения сознания он еще ощущал свою беспомощность, он чувствовал боль, но уже не мог произнести ни слова. Смерть, что и говорить, не самая легкая. Но у Сталина, отправившего на тот свет сотни тысяч, а с жертвами коллективизации — миллионы людей, осталось немало недоброжелателей как в нашей стране, так и за ее. пределами. И сталинским оппонентам очень не хотелось смириться с тем, что диктатор все-таки умер своей смертью и в своей постели, окруженный медицинскими светилами и соратниками по партии, при его жизни старавшимися показать себя самыми верными сталинцами. Вскоре после смерти тирана многие из них, мстя за многолетний страх, с удовольствием втоптали в грязь имя Сталина, стараясь свалить на него и свои преступления, свершавшиеся, впрочем, по его приказу.

Поэтому, когда появилась версия о том, что Сталин пал жертвой заговора своих соратников, которые то ли спровоцировали роковой инсульт, подсыпав какого-то яда, то ли ускорили конец Иосифа Виссарионовича, умышленно задержав вызов врачей, либеральная общественность встретила эту версию, впервые выдвинутую Абдурахманом Авторхановым, на ура. Недавно она повторена (злодей Бе-рия-де умышленно промедлил с оказанием врачебной

помощи больному Сталину), хотя и в очень осторожной форме, в статье Виталия Афиани и Александра Фурсенко «Сталин хотел воевать с США. Только его смерть предотвратила третью мировую».