Чужая Земля - Олег Дивов

Не знаю, что уж там напереводил вождю транслятор, может, с титулами намудрил. Или сама ситуация его рассмешила.

– Иди лезь на свою вышку, – разрешил вождь. – Начальник тебя отпускает.

Полковник кивнул, Петровичев поспешно удалился. Поднял руку Чернецкий, но спросить ничего не успел.

– Этот с нами не идет, – вождь ткнул жезлом в одного из спецназовцев, на вид самого молодого.

Чернецкий опустил руку. А вождь уставился на нашего аэромобильного тактического попа.

Кто такие священники, Тунгус знает, но зачем они русским, понимает с трудом. Я уже хотел ему объяснить, что тут делает святой отец в краповом берете, когда вождь сделал выводы. Наверное, по красным крестам на обвесе.

– А ты, оказывается, боевой шаман!

– Могу и это, – с достоинством ответил батюшка.

– Одобряю. Еще вопросы будут?

Не дожидаясь, будут ли, вождь зашел внутрь карты и начал осматриваться. Билалов почтительно молчал.

Капсула лежала, привалившись боком к куче обломков неясного происхождения, до того заросших пылью и грязью, что даже форму их установить толком не получилось. Тем более разведка теперь очень берегла свои дроны. Некоторые предметы были явно металлическими – больше ничего не удалось понять.

– Вот же воришки, – произнес вождь задумчиво, почти ласково. – Жаль, не хватит времени… Не так все надо делать, конечно… Но как-нибудь потом вы придумаете способ обездвижить этих тварей или распугать. И тогда мы в их хозяйстве покопаемся спокойно.

– Всех перетравим, – заверил полковник.

– Травить не надо, – сказал вождь строго. – У себя дома трави.

– Виноват… А что там может быть такое в этой куче?

– Думаю, по большей части наследие предков, – непонятно ответил вождь.

– Я имею в виду – оно не загорится?

Не взорвется такое-сякое от случайного выстрела?

– Да откуда мне знать.

Можете представить земного политика, который вам скажет «откуда мне знать»?

– Кто идет со мной к этой штуке?

Ишь ты как. «Со мной», значит.

Чернецкий толкнул локтем Шурика, тот церемонно поклонился.

– Увеличить, – приказал вождь Билалову.

Геолог послушно что-то подкрутил в проекторе, карта начала расти, люди подались назад.

– Довольно. Воины, ко мне. Расстановочку сделаем.

Транслятор именно так перевел: «расстановочку сделаем», будто речь шла о семейной психологии. Я услышал немного другое и сказал бы «попробуем боевое построение», но это все контекст, а вождь на самом деле употребил слова из простого бытового языка. Боевым жаргоном тут и не пахло.

Тунгус выстроил тупой клин с собой во главе спиной к капсуле. Остался недоволен, не хватало ему четвертого бойца для симметрии. Немного передвинул стрелков, каждого быстро вполголоса проинструктировал. Вышел из карты и бросил полковнику:

– Надеюсь, ты понимаешь, зачем они нужны.

– Главное – они понимают, – обнадежил полковник.

– Они?.. С чего ты взял?

– Они знают свою задачу – прикрывать огнем тех, кто достанет из капсулы вакцину. Если надо – прикрывать до конца.

– А, ну тогда да. Я просто должен был тебя предупредить, что они, скорее всего, умрут, это ведь твои люди.

Полковник смотрел на вождя, не отводя взгляда.

– Если я не вернусь, будешь вести дела с Унгасаном, – сказал Тунгус. – И самое большее через три года первая группа наших учеников должна отправиться в Россию. Мы не можем ждать. И вы не можете. Мы вам нужны. Вы сами не знаете, как мы вам нужны. Чтобы стать им-пе-ри-я – мало думать, как империя. Надо делать, как империя. А вы хорошо думаете, но плохо делаете. Мы вам поможем научиться. Удачи, друг.

И несколько театрально – с непривычки – сунул полковнику руку.

Я думал, тот ее сейчас поцелует.

По-моему, Газин вообще дышать начал, только когда вождь повернулся к нему спиной.

Мне Тунгус бросил, проходя мимо:

– А ты не будь, как вы говорите, и-ди-о-том. Я правильно сказал?

– Ты делаешь большие успехи в языке, друг мой.

Тунгус вдруг остановился и буркнул под нос:

– Как странно. Ты очень хочешь пойти со мной – и не можешь. Почему? В прошлый раз ты просто шел и ни в чем не сомневался.

– Тогда была боевая тревога, и я случайно попал с тобой на битву. А сейчас… Мне по долгу службы запрещено воевать. Меня так научили, это часть моей работы – ни во что не лезть руками. Иногда бывает стыдно. Иногда мне кажется, я просто трус. Да здесь, наверное, все так думают. И я вместе с ними…

– А гвоздь в голову забить – это не руками?..

Господи, ну за что мне такое наказание! Да еще при наших! Вон как обрадовались! Теперь-то все со мной ясно! Наружу рвалась мольба: «Ты же знаешь, что это не я! Ты же всех насквозь видишь! Скажи им, что я не убивал!»

Молчать. Тихо. Не сами слова, а вот эту недостойную умоляющую интонацию я задавил в себе.

Проклятье, я нынче точно стал дипломатом. Выдрессировал меня великий вождь Унгусман.

– Береги мою девочку, она тебя очень любит, – бросил Тунгус, уходя.

– Ты вернешься… – прохрипел я ему вслед. Говорить оказалось вдруг неимоверно трудно.

Великий вождь совсем по-людски дернул плечом в знак того, что бог знает, вернется он или нет, – а вот мне задача дана, и полковнику тоже, и как бы не всей матушке-России, и он оставляет на наше попечение свой народ, и нам теперь никак нельзя быть идиотами…

– Ну, ты обещал меня прокатить на своей леталке! – донеслось издали.

Чернецкий показал высокий класс понимания этикета: суетиться и не подумал, только сделал приглашающий жест. Дверь конвертоплана открыл, согнувшись в поклоне, бортмеханик.

Надо будет отметить в донесении, что у нашего летчика природное чувство стиля. Особенно это заметно на общем фоне: тут все стараются, конечно, держать фасон, а по сути – порядочные вахлаки. Теперь посмотрите на Чернецкого: хотя и при нашивках КВС, все равно гражданский пилот. Но ведь по повадкам – натуральный дворянин, которому стараться не надо, он просто знает, как себя вести, когда вокруг цари шастают. И умеет царям нравиться.

Вождь, который не станет вождем.

Тунгусу он в будущем не пригодится даже как пилот; великий быстро устанет видеть рядом такое ходячее недоразумение – очевидного героя, который не претендует на рыцарское достоинство, потому что ему невдомек, зачем это надо. А вот моему ведомству Чернецкий может быть полезен очень.

Если выживет.

Я пошел к джипу. Я больше не мог оставаться здесь.