Дикий барин в домашних условиях - Джон Шемякин

Поразмыслив, поорал в камин и полез лицом вверх. Всё-таки женщина смотрит, пусть, возможно, напоследок порадуется открывшейся её ясному взору картине моей неприкрытой мужественности. Будет над чем всплакнуть, ежели чего, под чёрным вдовьим платком.

Проморгавшись в камине, понял, что не видно в нём ни хрена. Там ведь не только темно, там какое-то каминное «колено». Но в трубе явно кто-то злобно сидел и шумно кряхтел. Ещё этот кто-то бился, судя по всему, в адских корчах.

Выполз лицом из камина и задумался, скрипя на зубах какой-то дрянью.

Что предпринять? Если перед нами происки злых эфемерных сущностей, то определённо, как мы неоднократно обсуждали этот вопрос у бачка со святой водой в мои семинарские времена, следует предпринять меры. Возжигать свечи, обносить дом караваем с воткнутой спицей, ехать в город, чтобы вызывать специалиста. Потому как одному выяснять, кто из домашних знается с нечистым, будет затруднительно.

А если в дымоходе застряло живое существо, тогда как?

Первым побуждением было разжечь огонь и с кочергой в руке поджидать вопящую в пламени тварь. А вдруг оно (она или он) задохнётся в дыму и помрёт в хитросплетении трубы? Что тогда? И так стало совсем непросто пленительными взорами заманивать в спальню всяческих женщин. А с дохлым существом в трубе мои шансы на полноценный отдых будут стремиться к нулю. Докажи попробуй и без того взволнованной деве, что это не от меня такой запах тут. И не от её предшественницы.

Вариант, откупоривая у портьеры шампанское, беспечно махнуть рукой, мол, не волнуйся, прелесть моя, просто подохло что-то, вот и воняет, – в принципе, имеет право на существование. Но какую-то нотку недоверия со стороны дамы предполагает. Она к тому времени уже и частокол мой видела, и лица моих терпеливых домашних, удачно собравшихся в передней у свечного огарка, у неё и так нервы на взводе. Ещё со станции. Она и так уже, возможно, прикидывает свои показания в участке.

Всю оставшуюся ночь провёл в муках на диване в гостиной.

Утром же, светски пританцовывая, кинулся к недорезанным соседям за советом.

Вчера был занят приёмом гостей.

У живущего в посёлке есть несколько неприятных обязательств перед обществом: стараться не ходить в магазин за продуктами голым, постоянно сдерживать желание резать чёрных козлов на крыльце, не подбрасывать мусор соседям, ежегодно подновлять колючую проволоку над забором, сдавать деньги на всё подряд. И принимать гостей. Без этого никак. У нас же посёлок вселенской дружбы.

Гостей я обычно принимаю в человеческом обличье. Домочадцы обметают с меня пыль, паутину, отскребают с меня и прочие следы жизни. Я расчёсываюсь двумя руками, аккуратно протираю глаза мокрой тряпкой. Гости входят и видят меня сидящего, значительно облокотившегося о рояль и со скрипкой в левой руке. Тем самым символизируется творческое начало вечера.

Потом вечер может по моему прихотливому хотению несколько сменить русло. Бывало так, что девушки через забор летят в пылающих бушлатах одна за другой, а мы у подкидной доски валяемся и, мыча, пытаемся оценить красоту только начинающегося веселья. Бывало так, что как в китайской опере побывал – все воют, орут, летают на верёвках и с красными лицами бодаются стульями, хрипя и бугря жилы на шеях.

Но этот раз всё было очень благородно и как-то даже душеполезно. Что страшно. В любой интеллигентной компании найдётся дура, которая знает несколько стихов наизусть. Заучивала их, закладывала пальцем страницу, спотыкалась в изложении, вновь раскрывала томик, и так по нескольку раз на дню.

Я спрашиваю всех: зачем?! Для кого такие страдания?! Кому предназначены декламации?! Для этого ли бесполезного Федюнина, меня, Б-ча и прочих собравшихся маялся поэт? Поэт вообще хотел, чтобы его бессмертные строки зачитывались перед такими рожами? Он, может, увидев такое, упал бы в обморок, вытянутым лицом вниз, прямо на Гиппиус, он нас не полюбил бы, мы бы ему были отвратительны. Тогда зачем читать его стихи именно нам? Загадка.

Обычно я отвечаю на эту загадку просто:

– Я требую прекратить травлю государственной комиссии! – кричу. – У караула приказ стрелять по поэтессам!

Но вчера я был благодушен и упустил момент.

Секрет удачного застолья прост. Женщины-жёны отсаживаются отдельно, и там им очень хорошо. Мужчины ведут свои разговоры, стуча кулаками по столешнице и расплёвывая изо рта мясные ошмётки в словесной полемике.

Потом пары воссоединяются, я хлопаю в ладоши, несут чай, сахар, пряники. Пары с удивлением рассматривают друг друга – я не обещал стопроцентного совпадения, не знаю, гармонии мгновенной. Бывают танцы, весёлые игры, домочадцы только успевают уворачиваться.

А тут прорвалась стихолюбка.

На втором стихотворении Анны Андреевны Ахматовой я, конечно, сломался. Такого наговорил, что утром, при пересказе очевидцами моих основных тезисов, так куснул рафинаду, что полпальца чуть не отхватил.

Бегал к калитке, чтобы общаться.

Что можно отметить? В нашем посёлке всем женщинам за тридцать на самом деле девятнадцать лет. Просто мало спят.

А мужчины разрываются между желаниями выглядеть одновременно и красиво, и опасно. Что в наших широтах приводит к потере ряда важных ориентиров.

Берегов не видят совсем люди.

А у нас тут нефть по берегам!

Или мазут. Я на вкус их не очень хорошо пока различаю.

Третий день не пойми кто ликвидирует последствия не пойми чего. Но разлитие нефтепродукта произошло качественное. И раньше общий вид берега не радовал, а теперь вообще армагеддон какой-то.

По дачному посёлку бродят десятки потерянных людей, которые были каким-то неведомым для меня образом связаны с прибрежной жизнью. Раньше, во всяком случае, я этих рож не видел.

Когда услышал о бедствии, сразу ринулся на берег, вращая над головой абордажной саблей. Надеялся, что дошли мои мольбы и притонул в нашей заводи корабль какой, идущий из тропической стороны. Ну, там, не знаю, рулоны шёлка, канарский сахар, какао в мешках. Хотелось бы и рабов. Рому. Золота в слитках и монетах испанской монархии. Попугаев всяческих.

Рядом со мной пылили члены моей команды – домочадцы, соседи, праздношатающиеся и прочие зажиточные алкоголики. Кто с чем бежал, конечно. Вот что в руках у человека было, когда раздался выстрел нашего крепостного орудия, возвещающего погром и беду, с тем человек ко мне и присоединился. У каждой ведь профессии отдых особый. Лихорадочный румянец, хриплое дыхание (много курящих), высказываемые в прямом ключе пожелания.

Прибежали.

Вместо обречённой шхуны-брига «Пилигрим» и беснующейся от ужаса команды, вместо поникшего на рее капитана – ничего! Горизонт чист! Только жирная чёрная гадость и группа зодчих из Горного Бадахшана, которые эту грязь пытаются тряпками (неплохо для начала?!) собирать в вёдра.