Воспоминания о людях и событиях - Александр Сергеевич Яковлев

«…для наступления на СССР, написано в сообщении, создаются три армейские группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока наносит удар в направлении Петрограда; 2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта – в направлении Москвы и 3-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба – в направлении Киева. Начало наступления на СССР – ориентировочно 20 мая».

По сообщению нашего военного атташе от 14 марта, указывалось далее в докладе, немецкий майор заявил:

«…Мы направляемся на Восток, на СССР. Мы заберем у СССР хлеб, уголь, нефть. Тогда мы будем непобедимыми и можем продолжать войну с Англией и Америкой…».

Наконец, в этом документе со ссылкой на сообщение военного атташе из Берлина указывается, что «начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года».

Однако выводы из приведенных в докладе сведений, по существу, снимали все их значение и вводили И.В. Сталина в заблуждение. В конце своего доклада генерал Ф.И. Голиков писал:

«1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки».

6 мая 1941 года И.В. Сталину направил записку народный комиссар Военно-Морского флота адмирал Н.Г. Кузнецов:

«Военно-морской атташе в Берлине капитан 1 ранга Воронцов доносит:…что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах…»

Данные, изложенные в этом документе, также имели исключительную ценность. Однако выводы адмирала Н.Г. Кузнецова не соответствовали приводимым им же фактам и дезинформировали И.В. Сталина.

«Полагаю, – говорилось в записке Н.Г. Кузнецова, – что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР».

Такого же характера информация поступала от посла СССР в Германии Деканозова, Он не только направлял И.В. Сталину через соответствующие органы сведения об отсутствии угрозы нападения, но накануне войны разрешил приехать в Берлин семьям многих сотрудников полпредства и торгпредства, которые в ночь на 22 июня были арестованы, И.В. Сталин доверился ложным сведениям, которые поступали из соответствующих органов.

В обоих случаях искаженному представлению об истинном положении дел в этом вопросе, уже после войны, способствовали мемуары начальника советской разведки генерала Ф. Голикова и наркома Военно-Морского Флота адмирала Н. Кузнецова, в которых они, приведя первую часть своей развединформации Сталину, умолчали о своих собственных неправильных выводах о невозможности начала войны в ближайшее время.

Я уже говорил, что Сталин относился к Жукову с большим уважением, считался с его военным авторитетом.

Жуков со своей стороны также ценил не только уважительное к себе отношение Верховного, – как он часто называет Сталина в своих воспоминаниях, – но и его выдающиеся качества как государственного руководителя.

Невозможно переоценить заслуги Жукова в деле разгрома и победы над лавиной гитлеровского нашествия. В самые критические дни войны, партия посылала его на решающие участки необъятного фронта.

Ленинград, Москва, Сталинград, Курск и, наконец, Берлин – этапы бессмертной славы полководца.

Нет сомнения, – крестьянский сын Георгий Константинович Жуков вошел в историю воинской славы нашей Родины наравне с величайшими русскими полководцами Суворовым и Кутузовым.

Я глубоко убежден, что здоровяк и крепыш Георгий Константинович Жуков прожил бы еще долго, если бы не гнусные интриги, подорвавшие его здоровье и травля его Маленковым и особенно Хрущевым, подлинных убийц этого выдающегося сына русского народа.

С Хрущевым я познакомился в 1935 году на Тушинском аэродроме, когда он – секретарь МК – приехал вместе со Сталиным, Ворошиловым и Косаревым на показ достижений авиаспортсменов Центрального Аэроклуба.

Хрущев был тогда популярен в Москве, вникал в детали московской жизни, старался проявить себя рачительным хозяином города, занимался с увлечением реконструкцией и строительством. Он пользовался тогда уважением москвичей.

После смерти Сталина, когда Берия и Маленков стали меня прижимать, не давать заданий и вести дело к ликвидации моего КБ, Хрущев тотчас за арестом Берия принял меня и очень ободрительно разговаривал. Обещал поддержку, сказал, что никто меня не тронет и чтобы я спокойно работал.

Он сказал, что ему известны попытки Берия и Маленкова скомпрометировать меня перед Сталиным. Он сказал также, что Сталин мне верил и если бы не это, то давно уже они меня убрали бы.

Я был тогда ему очень благодарен за то, что по моей просьбе в порядке исключения, – в то время в Москве строжайше запрещено было строить промышленные предприятия, – он разрешил построить для нашего конструкторского бюро замечательное здание. Попытки мои решить этот вопрос у Маленкова, бывшего до того Председателем Совета Министров СССР, успехом не увенчались.

И.В. Сталин, К.Е. Ворошилов, Н.С. Хрущев и А.С. Яковлев на показе достижений легкой авиации. Тушинский аэродром, 12 июля 1935 г.

Архив ОАО «ОКБ им. А.С.Яковлева».

Хрущев сам посоветовал, по какому существующему типовому проекту строить и дал указание Моссовету оказать всемерное содействие.

Однако, после двух-трех доброжелательных встреч, отношение его ко мне стало заметно меняться. То ли кто на меня наговаривал, то ли он распространял на меня свою неприязнь к Сталину.

Особенно отчетливо почувствовал я изменившееся ко мне отношение Хрущева в период организации совнархозов.

Дело в том, что когда вопрос о передаче серийных авиационных заводов в подчинение совнархозов обсуждался на коллегии нашего Министерства, многие высказывали сомнение в целесообразности передачи заводов местным совнархозам, а науку и конструкторские бюро оставить в ведении комитета по авиатехнике.

Хрущеву стало об этом известно и он поручил секретарю московского городского комитета партии, которым тогда была Екатерина Алексеевна Фурцева, провести с руководящими работниками Министерства авиационной промышленности, в том числе и с конструкторами, разъяснительную беседу.

Фурцева собрала нас у себя в МК на Старой площади и попросила высказаться по поводу предполагаемой реформы для доклада в ЦК нашего мнения.