Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

не мастер это делать. Вы и так хорошо знаете, зачем и за что мы идем. Кто хочет — может отказаться.

Гул недовольных голосов был ему ответом.

— Ты за кого нас держишь!

— Издеваешься?

— Да мы скорее сдохнем…

— Выгоним эту погань с нашей земли.

— Такое только кровью смыть…

Послушав пару минут такие речи, Пустырник усмехнулся и сказал:

— Это я ради приличия. Ну вот вы и сами все сказали. Обратной дороги у нас нет. Или они, или мы. Поехали!

Группировка в Казанцево встречала их разобранными загородками. Узнав Демьянова и Колесникова, бойцы начали стрелять в воздух.

— Капитан, труби общий сбор, — позвал Пустырник Демьянова. — Объявляй о новых задачах.

— Прекратить салют! — первым делом приказал молодой капитан.

Рудольф между тем провел их к командирской палатке. Сашка уже воспринимал как должное, что вожаки берут его везде с собой, но внутрь его пустили только после отдельной просьбы Пустырника: «Он с нами».

В палатке на полу еще темнело большое кровавое пятно. Трупы остальных семерых ордынцев, захваченных врасплох и просто зарезанных, уже сбросили в овраг. Никто особой жалости по этому поводу не высказывал, наоборот, все шутили глумливо: «Они думали, перед ними будут ползать на брюхе. А пришлось самим поползать в крови». Сашка подумал, как же это тошно, когда тебя убивает тот, кому ты доверял. Но не они, не они первые начали заниматься такими вещами.

— Нету больше уполномоченного, — хохотнул Каратист, откидывая полог палатки и показывая на пятно. — Упал. Намоченный!

— Давайте серьезнее, — строго сказал дядя Женя. — Как дети, блин. Надо спешить. Надо все успеть, пока они назад не решили назад перекинуться.

Рассерженные взгляды Демьянова, Колесникова и Рудольфа не смутили его.

— Да, мужики, я знаю, что вы мужики. Что не переметнетесь, не скурвитесь. Но по поводу остальных ваших я бы не был так уверен. Пока мы в силе, они с нами. Обделаемся — многие сбегут, а многие и сдадут. Поэтому делаем все в темпе. Надо занять город за сутки, на внезапности. Мазаев проиграл именно потому, что Подгорный не смог с ходу взять. Историю края все учили? А пока смотрите, чтоб никто из солдат деру не дал, чтоб «сахалинцев» предупредить.

Рудольф хлопнул себя по лбу и выбежал из палатки.

Пустырник между тем расстелил на раскладном столике крупную карту Города — потертую, склеенную во многих местах скотчем.

— Давайте диспозицию. Их штаб — Замок. Он близко к восточной границе города, а значит, и к нам. Это хорошая новость. Плохая в том, что это почти крепость. А вот в этом торговом центре в километре от него стоит батарея сто двадцати-миллиметровых минометов.

Он передвинул руку с линейкой по карте.

— На Молочном заводе стоит один из отрядов. Во главе у них атаман, а по численности это батальон. Второй отряд расквартирован по частным домам вот на этих улицах… Им еще время понадобится, чтоб собраться. Городской суд — еще одна точка. Там гарнизон человек в тридцать, но матерых. Элеватор и башня СибАгроПрома — не охраняются. Это хорошие огневые точки, оттуда полцентра простреливается.

— Нам бы пулеметы нормальные, — произнес Колесников. — Не такие уж дебилы ордынцы. Послали нас с одними винтовками и десятком «калашей».

— Будут пулеметы. И не только они.

Когда в палатке начали обсуждать направление ударов и тактику, Пустырник поднял глаза от карты и посмотрел на Данилова:

— Саня. Ты иди лучше погуляй. Или ты все тут слушаешь, но в атаку не идешь, понял?

Понурив голову, Александр вышел из палатки. Еще недавно он бы переживал после такого: скорей бы повзрослеть и годами, скорей бы делом доказать, что не ребенок… Но после случившегося ему было плевать на такую ерунду.

Зато он стал свидетелем того, как в их лагерь прикатила запряженная худой клячей рессорная телега.

— Здро́во, сынки, — махнул им рукой дедок в тулупе из овчины мехом наружу, в очках, так же скрученных проволокой, как у сгинувшего горняка Кирилла Никитича. — Я тут услышал, вы хотите орду забороть, которая порядок и счастье всем несет. Я вам тут подмогу пригнал.

В телеге под брезентом, который откинули двое прокопчан, оказались уже знакомые Сашке пулеметы РПК. И еще какие-то другие, с более широкими дулами. И четыре цинковых ящика. И еще несколько лент. И какие-то патроны россыпью в деревянном ящике.

— Пусть они свой «порядок» себе в жопу засунут и как флагом помахивают, грабители сраные, — гость сквернословил минут пять, расписывая, что он думает о незваных чужаках.

Он назвался Иван-Иванычем — что вполне могло быть ложью — и не назвал даже деревню, где жил. Лет ему было всего сорок, так что не такой уж он был дед, но испитое морщинистое лицо вполне могло принадлежать и шестидесятилетнему. Хотя, наверно, кроме спирта его «обтесал» злой хлесткий ветер пустошей.

— Мой батя, – объяснил мужик, — еще при Мазае нашел эти штуки, смазал как надо и в овраге закопал. Говорил — в трудные времена разумные люди должны делать неразумные вещи. При Богданове хотел откопать и сдать властям, но все руки не дошли, здоровья уже не было. Помер прошлой весной он...

— Он был солдат, твой отец? — спросил его дядя Женя.

— Не-а. Веб-дизайнер. Хрен его знает, что это за зверь, но знал много. После войны он был старателем. Искал разные вещи. Вот и я в него пошел.

Но это еще было не все.

— Отсюда недалеко в гаражном боксе у него была машина заныкана, — огорошил их Иван-Иваныч. — Бронированная. Да не самоделка, как у вас, а фабричная вещь, армейская. Но она без топлива, ясное дело. И с аккумулятором там что-то не так. Он ее буксиром пригнал. Но если заправить ее и перебрать, может, вы сможете заставить ее еще поездить. Малость заржавела, но башня поворачивается — я проверял.

— Что он хочет за свои услуги? — спросил Сашка, когда телега с таинственным визитером укатила прочь.

— Ничего, — ответил Пустырник. — Только месть, как и мы. Эти гопники многим насолить успели. В этом их главная слабость. Они слишком привыкли к легким победам.

Когда через полчаса грузовик-буксир пригнал машину, броня которой была покрыта сплошной коркой грязи, ее движком и электрикой занялись механики из отряда заринской милиции.

— БРДМ-два, — объяснил дядя Женя. — Страшно убитая, но будет