Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

подстрижены бобриком. Говорили про него, что он внебрачный сын старого Богданова, и в это легко было поверить. Что-то было и в форме челюсти, и в его осанке. Прежний правитель был хоть и набожный, но до женского внимания охоч. Он мог и имя пацану придумать, поскольку всегда любил немецкий «орднунг» и германскую культуру, как говорили.

Для конспирации гость надел потертую штормовку, а не серую форму милиции.

Со стороны «повстанцев», как себя иногда называли сражающиеся с СЧП (так звали хороших ребят в одном кино про космос, которое в основном знали по пересказам стариков), были дед Федор, Семен и Сашка. Ну и Колесников, конечно.

Данилову не пришлось долго уговаривать, чтоб его взяли с собой: «Только стой и молчи. Может быть засада. Но там и наши будут за горкой сидеть».

Пустырнику идти мужики на общем сходе запретили: «Ты главный, себя не должен подставлять». Он, поворчав, внял их уговорам.

— Братуха! — заорал Рудольф, только увидев Колесникова. — Я думал, ты червей кормишь.

— Кормил бы. Если бы не эти ребята… Кто нас хотели грохнуть — сами щас кормят. Предали нас «сахалинцы». Спецом заманили, чтоб замочить — и концы в воду спрятать.

— Вот оно как… А нам сказали, что восточные вас убили. Я давно подозревал этих тварюг из-за Урала.

— К западу от Урала явно людей живет много, — вставил вескую фразу дед Федор. — Так что не обобщай. То, что эти — уроды, не значит, что все такие. Наверняка эти «сахалинцы» и там кровь пьют.

— Да я в курсе, — махнул рукой Рудик. — Но вернемся к нашим баранам. Вы идете этим падлам жопу распинать?

Колесников кивнул. Кивнул и дед Федор, главный переговорщик.

— Когда мои люди правду узнают, они будут рады всю эту кодлу на фонари вздернуть. У меня на весь полк только семерка человек от «сахалинцев». Но мы их с радостью удавим. Суки редкие, клейма негде ставить. Там у себя на Волге обозы грабили и рэкетом промышляли. И в карты у всех последние штаны выигрывают. Цацку сейчас снять? — Рудольф брезгливо показал на значок СЧП на груди.

— Подожди пока, не снимай, — произнес дед Федор. — Потерпите дня два. Нам в город надо пройти. Человек десять всего. Проведешь?

— Саботаж устроить хотите? Дело хорошее. Только не ломайте ничего лишнего. Нам в этом городе жить.

Когда он ушел, Сашка увидел, что не все из взрослых однозначно ему верят.

— Это может быть засада, — произнес Семен. — Я ему не доверяю.

— Я один пойду, — объявил Пустырник. — Рискну только своей головой.

— Черта с два. Много ты один навоюешь, — пробасил Колотун. — Я бы тоже пошел, но я слишком много внимания привлеку. Увидят мою руку — сразу все поймут. Тут, говорят, нечистых вообще нет. Их еще Богданов-старший в деревни выселил. Я не пойду, но человек пять ты взять с собой должен.

— Поддерживаю, — услышали они резкий голос Каратиста. — Я могу повязать платочек. Будем, Жека, отличной парочкой.

— Да пошел ты, — довольно беззлобно ответил Пустырник. — На такую страшную бабу даже ордынцы не клюнут.

— Да кто их вкусы знает, сволочей таких.

Посмеялись, разрядили напряжение.

Но предчувствие того, что впереди серьезный бой, висело над ними и никуда исчезать не собиралось.

Наконец отобрали десять человек. Из прокопчан пошли Пустырник, Лысый, один из пустырниковых сыновей и еще двое мужиков, которых Сашка знал только по именам. Пять киселевцев он, естественно, не знал.

Красновых не взяли, отчего братья чуть ли не зубами скрежетали.

— Нам надо не за сестру мстить, а тише мыши прокрасться, сделать дела и уйти. Извините, пацаны, — объяснил Пустырник.

Каратиста не взяли тоже. Он как вождь и человек, имеющий представление о войне, в случае гибели Пустырника должен был занять его место во главе мстителей.

Сашке же отказали в праве на участие с обидной категоричностью.

— Извини, Саня. У тебя мало опыта. Плюс ты не совсем в себе.

— Зря вы так. Я бы не подвел.

— А это уже я решать буду, — отрезал Пустырник. — Ты пойдешь во втором эшелоне. То есть в общий штурм. Скажи спасибо, что тебя вообще с женщинами не оставляем.

— За что? Я не ребенок. В моем возрасте уже полком командовали…

— Себе в шестнадцать я бы тоже такое не доверил. Не «за что», а для твоего же блага. Потому что у тебя глаз дергается. А нам не надо срывов. Любой срыв может всех под монастырь подвести.

Сашка махнул рукой, что-то пробормотал сквозь зубы и ушел. Он думал, что его глаза горели огнем мести, но когда посмотрел на себя в зеркало, увидел, что взгляд у него тусклый и больной. Да и под глазами были фиолетовые круги, хотя он не плакал. Наверно, слишком мало спал.

Понятно, почему дядя Женя чувствовал сомнения. Но парень знал, что не подвел бы своих. И для общего дела, для отмщения, для памяти отца и Киры… да и деда тоже… он смог бы сдержать себя в руках и сделать свою ярость ледяной.

«Во втором эшелоне» — это тоже терпимо. Когда диверсанты вдоволь наведут шороху, все, кого они сумели собрать для атаки, пойдут на приступ.

Он хотел посмотреть хотя бы на то, как они пойдут, но они ушли в такой ночной предрассветный час, когда, кроме часовых, все мстители спали.

Первый день ожидания они посвятили тренировкам, уходу за оружием, штудированию карт местности.

На следующий день поздно вечером, после наступления темноты двое лазутчиков вернулись, один из них был сам Пустырник. Их сопровождал Рудольф. Остальные, как сказал вожак, были живы и здоровы, но остались в городе: «почву готовить и нам ковровую дорожку стелить». А еще кое-кто из местных был готов помочь.

Впрочем, если кого-то и поставили в известность о конкретных планах, то не больше пары человек — это даже Сашка понимал. Так меньше шансов, что образуется утечка. Ведь случись она — и оставшихся там смельчаков ждут пытки в застенках. А всю операцию — если не провал, то огромные сложности.

Вернулись разведчики довольные, но ни на какие расспросы не отвечали.

— Время придет, сами увидите. Недолго осталось…

И действительно. Вечером третьего дня внезапно для всех Пустырник собрал их на заброшенной ферме — в пустом овощехранилище.

— Не буду долго говорить. Я