Лунная опера - Би Фэйюй

Мельком взглянув на свое отражение в зеркале, я тяжело вздохнул и добавил:

– Вот так-то.

Поскольку я не собирался углубляться в эту тему, мне следовало что-то сказать для отвода глаз. Но, раскрыв рот, я вдруг понял, что мне особо нечего рассказывать. Мой язык полностью отказал, а зубы словно превратились в замки. Так что я предпочел просто курить, выпивать и улыбаться. Тут я вспомнил, что этот сукин сын Ма Гань проучился с нами всего лишь год, а когда мы перешли во второй класс, он куда-то исчез. Я спросил его:

– Ты потом что, заболел, куда пропал?

Ма Гань сразу не ответил, он сделал затяжку, отхлебнул пива и усмехнулся. Я ждал. В этот момент у него зазвонил мобильный телефон. Он достал его, приложил к уху и стал спокойно слушать, вдруг на его лице появилась озабоченность, словно он вспомнил о чем-то очень важном. Наконец он показал на телефон.

– Неудобно вышло. Послушай-ка, – с извиняющейся улыбкой произнес он, – послушай, завтра, завтра я официально приглашаю тебя на ужин. Ты во что бы то ни стало должен оказать мне такую любезность и принять приглашение.

Ма Гань забронировал места в ресторане «Цзяняньхуа». И хотя нас с ним было только двое, Ма Гань ради меня заказал отдельный кабинет. Я понимал его намерения, поэтому не препятствовал. Ма Гань заказал множество разных блюд, стол просто ломился. Этот сукин сын Ma Гань, желая выразить преданность долгу, первый тост провозгласил стоя, да еще и назвал меня братом.

– Брат, на правах младшего я поднимаю этот тост в твою честь.

Своим заявлением Ма Гань меня просто сразил, я к такому совершенно не привык. Его обращение «брат» меня очень растрогало, у меня прямо мурашки пошли по телу. За все эти годы никто меня не воспринимал всерьез, никто не проникался ко мне всем сердцем. Захлестнувшее чувство застигло меня врасплох, на глазах выступили слезы. Ма Гань, сукин сын, помнил о своем долге. Мне всерьез захотелось взять нож и ради своего обретенного брата выпустить каплю крови. Но как раз в этот момент зашла официантка, чтобы сменить пепельницу. Я изменился в лице:

– У нас с братом душевный разговор, так что ты тут не мозоль глаза.

Когда официантка вышла, я вместо рюмок наполнил водкой фарфоровые чашки и произнес: «Брат». Язык совсем перестал меня слушаться. Мне так, твою мать, хотелось заплакать. Мы запрокинули головы и залили водку в свои желудки.

Ма Гань не умел выпивать. Но чем больше я настаивал, чтобы он убавил свой пыл, тем сильнее он сопротивлялся. Мы стали вместе вспоминать наши счастливые детские годы. Мы припомнили практически всех наших одноклассников, потом стали вспоминать учителей, их излюбленные фразочки, их привычные жесты, их самых любимых учениц. У Ма Ганя оказалась просто удивительная память. Тогда, в первом классе, он был лучшим среди лучших и на всех экзаменах получал самые высокие баллы. Он не просто вспоминал какие-то события, он словно перенес меня в детство, вернув ту прекрасную атмосферу школьных лет, а водка все убавлялась и убавлялась. В конце концов Ма Гань уже совсем упился. Когда мы начали вторую бутылку, его язык уже не ворочался. Но поскольку мой брат Ма Гань отдавал свой долг, то он настоял, чтобы мы открыли вторую бутылку. Я пытался удержать его, но он отбросил мою руку. В его пальцах чувствовалась сила алкоголя.

– Ты не понимаешь, твой младший брат хочет тебе кое-что сказать.

Язык у него заплетался, но зато говорил то, что действительно думал его хозяин. Остекленевшими глазами Ма Гань уставился на меня. Глаза его увлажнились, то сплошь была водка. Тут я заметил в них какое-то тревожное мерцание. Этот его взгляд напугал меня, я не знал, какие именно душевные страдания взбудоражила выпитая им водка. Я видел, что выпил он много, но его скорбный вид заставил меня заволноваться.

– Ма Гань, – попытался я растормошить его.

Ма Гань схватил меня за руку, из глаз его полились слезы. И тут он вскрикнул:

– Я недостоин тебя.

Мне тоже ударила в голову водка. Я совершенно не понимал, в чем именно провинился передо мной Ма Гань. А он, глядя на свою рюмку, пытался уже больше для себя продолжать разговор. Он сказал, что всегда ненавидел меня, что после того, как я спас ему жизнь, он больше всего на свете боялся увидеть меня. Ма Гань также сказал, что в моем присутствии он не смел поднять головы, что после того случая, когда я спас его, он больше всего боялся экзаменов: каждый раз он не смел выполнять последнее задание, потому как боялся опередить меня по результатам. И уже свесив свою голову к моим палочкам, Ма Гань тихонько пояснил:

– Ну скажи, как я мог этому радоваться, когда до того был лучшим по оценкам?

Ма Гань поднял рюмку и стукнул ею о стол, водка выплеснулась и залила все вокруг. Тут Ма Гань громко выкрикнул:

– А ты никогда меня не понимал! Как только я закончил первый класс, я объяснил матери, что больше не могу учиться в этой школе, что больше не хочу видеть тебя.

Сказав это, Ма Гань схватил меня за руку и громко произнес:

– Ответь, как я мог быть таким бестолковым? Разве можно меня назвать человеком?

Я прямо и не знал, что на это сказать, единственное, что мне оставалось, так это продолжать заливать в себя водку. Между тем Ма Гань, опершись о стол, встал с места и, повернувшись, достал портмоне. Он вытащил две толстые пачки денег, новехонькие купюры на сумму двадцать тысяч юаней. Положив деньги на стол, он придвинул их прямо ко мне и сказал:

– Прими.

– Ма Гань, – попытался возразить я.

Глаза Ма Ганя уже налились кровью:

– Прими.

– Ма Гань!

– Прошу тебя, прими.

Мы продолжали обмениваться взглядами, пока наконец Ма Гань не подошел ко мне вплотную:

– Успокой ты мою душу, прошу тебя, прими. Как мне еще тебя просить? Ну умоляю тебя.

Я быстро протянул руку и взял деньги. Я знал, что собирался сделать Ма Гань. Если бы я и дальше сопротивлялся, то мне бы самому стало стыдно смотреть в глаза моему побратиму. Ма Гань рассмеялся, его смех звучал одновременно по-дурацки, нелепо и в то же время очень по-дружески.

– Я ведь заметил, что ты сейчас нуждаешься.

Этот сукин сын Ма Гань был человеком долга. Возможность встретить в этой жизни такого друга, как он, стала для меня настоящей удачей. Я изрядно выпил, но мысли у меня были ясные. Дружба с таким преданным человеком, как Ма Гань, казалась мне настоящей удачей. В половине одиннадцатого вечера, хорошенько припрятав подаренные Ма Ганем двадцать тысяч юаней, я возвратился к себе. Такси остановилось под фонарем у дома двоюродного брата, я вышел из машины. Там, усевшись кружком под светом лампы, человек пять играли в шахматы. Я подошел к ним и вытащил сигарету. Игрок с красной фигурой в руках поднял голову. Я протянул ему сигарету и сказал: «Закуривай». Тот недоуменно взглянул на меня и отказался. Я повторил: «Закуривай!» Он снова глянул на меня, потом встал и принял сигарету. Тогда я громко спросил его: