Обещание Гарпии - Дмитрий Емец

Он поднялся и, сделав всего один шаг, исчез в водовороте. Туман на миг замедлился, не сразу сумев проглотить крупного тролля. Воздух в комнате сгустился, послышался хлопок, и Осьмиглаза затянуло. Вслед за ним исчез и сам туман, а комната стала просто комнатой с беспорядочно разбросанными вещами, валяющимися на полу книгами и опрокинутой мебелью.

– Кто запомнил адрес? – быстро спросила Любора.

– Гороховая, пятьдесят три, – отозвалась Настасья. – Ещё его называют «Дом с ротондой». Здание уникально! Я много о нём слышала. Там куча дыр из разных измерений, лестница не подчиняется физическим законам и много чего ещё.

– А во сколько? – спросила Любора. – А то я прослушала.

– Он так неразборчиво говорил. Кажется, около двух часов дня, – чуть помедлив, сказала Настасья.

Плечистая девушка кивнула и умчалась. Спустя минуту на улице хлопнула дверь «Матиза». Двойная короткая очередь из счетверённых пулемётов сообщила Бермяте, что маленький «Матиз» отчалил.

– Такая девушка хорошая! И почему, интересно, ты назвала ей неправильное время? – укоризненно спросил Бермята.

Настасья намотала кончик косы на палец.

– Я Любору знаю. Она хорошая, но у неё свои представления, как сражаться с Фазанолем… Не хочу, чтобы завтра там всей толпой оказались Бранибор, Бранимир, Браниполк и Бранислав… Ну и дуся Бонифаций, конечно!.. Во всяком случае, раньше двух часов!

– Значит, мы сейчас в Магтербург?

– Да. На «Ровере». Филат и Ева с нами!

Филат, не отвечая, собирал рассыпанные по полу книги. В основном это были учебники по магической минералогии и выращиванию кристаллов.

– Я с вами, но по своей программе. Вы ищите баранца, а я – ду2шу Албыча!.. – отозвался он наконец.

– Может, ты всё-таки будешь с нами и по нашей программе? – спросил Бермята, пытаясь дружелюбно коснуться его плеча.

Филат отодвинулся:

– Самое опасное, что может сделать стожар, – это начать плясать под чужую дудку. У меня своя дудка и своя музыка!

Четыре часа спустя «Ровер» подлетал к Магтербургу – городу чаек, дождей и одуванчиков. Прибыли они уже под вечер, когда в Магтербурге включили вечерний дождь, плавно сменивший дневной. Правда, продолжался он недолго. У него уже не было сил. Небо ворчало дождём, как ворчит старый человек, которого никто уже не боится, но который не может прекратить ворчание, потому что оно стало его частью.

Гарпии летели своим ходом, причём летели так, как путешествует группа женщин. Келайно заявила, что не полетит без тёплой куртки, потому что всем на неё наплевать, а болеть она не хочет. Аэлла стала с ней препираться, вследствие чего Сокольники основательно пострадали. Потом это списали на редкое явление – вихретайфуносмерч. А это просто Аэлла дралась с Келайно, а Аэллопа их разнимала.

Когда драка закончилась, Келайно отправилась в Выхино за курткой. С ней за компанию полетела Подарга. Она хотела взять с собой термос, но не нашла его и захватила чайник, чтобы греться в пути. Поначалу гарпии летели быстро, споря по дороге, в какой стороне Магтербург. Карту, разумеется, никто не взял. И ещё электрический чайник очень их отвлекал. Гарпии залетали по дороге во все города, врывались на кухню к незнакомым людям и ставили у них чайник.

– А вот к чему, интересно, заурядцам было прятаться под кровать? Воды им, что ли, жалко? Сидели мы тихо, электричество оплатили, а чайник-то у нас вообще свой! – удивлялась Келайно.

– Ты их напугала, – сказала Подарга.

– Чем это я их напугала? Я сказала тому типу «пожалуйста!». И даже улыбнулась. Потом спрашиваю: «Вы меня боитесь?» – а он мягко качает головой и вдруг начинает куда-то отворачиваться!

– Это он тогда уже сознание потерял и просто падал!

Вопреки своей привычке летать в багажнике стожар разместился на заднем сиденье рядом с Евой и держал на коленях банку с малюткой Груней. Малыш Груня вырос вдвое и теперь был размером со спичечный коробок. У него уже различались пальцы на руках. Правда, с общим количеством рук и ног Груня ещё не совсем определился.

Ладонь стожара лежала на стекле. Груня прижимался к стеклу с противоположной стороны и грелся её теплом. Когда стожар убирал руку, Груня начинал беспокойно отыскивать её и успокаивался, только когда вновь находил ладонь и тепло.

– Может, он мёрзнет? – предположила Ева.

– Это же протоплазмий. Они и минус сорок легко выдерживают, и при плюс восьмидесяти не раскисают… Просто ему хочется общаться! Хочется быть кому-то нужным!.. – объяснил стожар. И лицо у него при этом было очень задумчивое, будто он не только о Груне говорил.

Настасья обернулась с переднего сиденья:

– Смотреть на это не могу! Он же сожрёт нас всех, если стекло разобьётся!..

– Нет, – мотнул головой Филат. – Ведь большой Грун не сожрал Пламмеля и Белаву? А он с ними почти круглосуточно. И что, Белава ни разу хотя бы случайно его не коснулась?

– Но я всё равно бы не рисковала – если у тебя, конечно, нет дара отращивать резервные пальцы.

Внизу уже мелькали магтербургские крыши. Ева почему-то представляла их с глиняной черепицей, путая с иллюстрациями к книгам Андерсена. Но, увы, крыши были обычные. Только ржавые. Сказывалась близость Балтики. И экологическую нишу московских ворон занимали чайки. Впрочем, встречались и вороны.

Бермята летел над самым городом. Небо было трёхслойное. Наверху лежали тёмные, будто из старого одеяла выпотрошенные тучи. Ниже – тучи сероватые, жавшиеся к тёмным как подкладка. Ещё ниже – тучи, похожие на грязный снег. Со стороны Невы огромный купол Исаакиевского собора отчёркивался линией трёхэтажных домов с частым чередованием жёлтых и белых, между которыми приблудился и один красный.

Внезапно перед их магшиной небо прочертили сразу четыре молнии, соединённые вместе и исходящие из одной точки. Точно кривые пальцы впились в Неву и долго, очень долго не отпускали реку, потрясая её. В жизни Ева не наблюдала таких протяжённых молний. А потом сухой страшный удар грома так потряс «Ровер», словно по его крыше ударили кувалдой.

– Что-то не так! Это какая-то неправильная молния! – сказала Ева.

Настасья и стожар молча уставились на неё. В полутьме Ева видела их лица как размытые белые пятна. Бермята повернуть голову не смог, но поправил рукой автомобильное зеркальце, чтобы увидеть её лицо.