Красный Дракон - Томас Харрис

— Я знаю, тебе туго приходится, — сказал Грэхем. Он здорово напился. — Но попытайся остановиться, подержись, пока мы тебя не выследим. Ну, а уж если тебе приспичит сотворить свое гнусное дело, примись за меня. Мне на все наплевать. Так даже будет лучше. Они теперь изобрели кое-какие средства, чтобы помочь тебе остановиться. Чтобы охладить твой пыл. Помоги мне! Совсем немножко! Молли уехала, старина Фредди умер. Только мы с тобой остались, приятель.

Грэхем перегнулся через стол, протянул руку — и призрак исчез.

Грэхем лег на стол, подложив руку под щеку. Уличные огни вспыхивали, освещая отпечатки его лба, носа, рта и подбородка на стекле. Лицо, по которому растекались капли дождя. Безглазое лицо, полное дождя.

Грэхем мучительно пытался понять Дракона.

Порой в чуткой тишине, царившей в доме жертв, пространство, в котором двигался и существовал Дракон, силилось что-то выразить.

Иногда Грэхему казалось, что он подобрался совсем близко. В последние дни им овладело чувство, которое не раз возникало у него, когда он раньше вел расследования. Это было пьянящее ощущение того, что он и Дракон часто делают одно и то же, что бытовые мелочи их повседневной жизни во многом схожи. Грэхему казалось, что Дракон ест, спит или принимает душ тогда же, когда и он, только в другом месте.

Грэхем силился понять его. Пытался разглядеть лицо Зубастого парии в стеклах мебели и пузырьков, между строк полицейских рапортов, за мелким газетным шрифтом. Он делал все возможное и невозможное.

Но чтобы понять Дракона, чтобы услышать холодную капель во мраке его души, увидеть мир, представший ему в красном тумане, Грэхему необходимо было узнать то, о чем он даже не мог догадаться.

И совершить путешествие во времени…

Спрингфилд, Миссури, 14 июня 1938 года

Мэриан Долархайд Тривейн, усталая и измученная, вышла из такси, остановившегося возле городской больницы. Горячий ветер хлестал по ее ногам колючими песчинками. Чемодан Мэриан был гораздо приличней ее застиранного платья свободного покроя. То же можно было сказать и о вязаном кошельке, который она прижимала к своему большому животу. В кошельке лежали две монеты по двадцать пять центов и десятипенсовик. А в животе сидел Фрэнсис Долархайд.

Мэриан записалась в приемном покое как Бетти Джонсон. Это была ложь.

Еще она заявила, что ее муж — музыкант, но она не знает, где он сейчас. И это была правда.

Мэриан поместили в отделение, где рожениц содержали бесплатно. Она лежала, уставившись в пол.

Через четыре часа ее положили на родильный стол, и Фрэнсис Долархайд появился на свет. Акушер сказал, что новорожденный больше похож на летучую мышь, чем на младенца, и это тоже было правдой. Мальчик родился с двусторонними разрывами верхней губы и твердого и мягкого неба. Средняя часть верхней челюсти выдавалась вперед. Вдобавок у младенца отсутствовала переносица.

Персонал больницы не решился сразу показать его матери. Врачи решили проверить, выживет ли он без кислородной подушки. Под дружный рев других младенцев Фрэнсиса положили в кроватку спиной к окну. Дышать-то он дышал, а вот принимать пищу не мог — ему не давались сосательные движения.

В первый день своей жизни Фрэнсис плакал не так много, как дети наркоманов, но голосок у него оказался пронзительный.

К полудню следующего дня он лишь тихонько хныкал.

Когда в три часа пришла вторая смена, на кроватку малыша упала белая тень. Принс Истер Майз, дородная женщина, весившая 260 фунтов, которая убирала палаты и была на побегушках у медсестер, скрестив руки стояла и глядела на Фрэнсиса. За двадцать шесть лет работы в роддоме через ее руки прошло около 39 тысяч младенцев.

Если этот уродец сможет есть, он выживет, решила она.

Господь не приказывал Принс Истер уморить младенца голодом. Да и остальной медперсонал вряд ли получил подобный приказ. Принс Истер вынула из кармана резиновую пробку с изогнутой стеклянной трубочкой и заткнула ею горлышко бутылочки с молочком. Младенец весь умещался на ее огромной ручище. Принс Истер крепко прижала его к груди и, убедившись, что он слышит ее сердцебиение, перевернула на спину и сунула ему в рот стеклянную трубочку. Он выпил примерно две унции и заснул.

— Угу, — кивнула Принс Истер.

Она положила младенца в кроватку и приступила к исполнению своих обязанностей.

На четвертый день медсестры перевели Мэриан Долархайд Тривейн в отдельную палату. На умывальнике стояли розы в эмалированной жестяной банке. Они прекрасно сохранились.

Мэриан была миловидной девушкой, ее лицо постепенно приобретало нормальный вид. Она глядела прямо в глаза доктору, который говорил с ней, положив руку ей на плечо. Мэриан почувствовала, как от руки доктора воняет мылом. Обратила внимание на морщинки в уголках его глаз. И только потом до нее дошел смысл его слов. Когда это произошло, она закрыла глаза и не открывала их до тех пор, пока в комнату не внесли младенца.

Наконец Мэриан отважилась на него взглянуть…

Услышав ее вопль, врачи плотнее закрыли дверь. И сделали ей укол.

На пятый день Мэриан выписалась из больницы без ребенка. Она не знала, куда податься. Домой возвращаться было нельзя: мать еще раньше сказала ей об этом прямо в глаза.

Мэриан Долархайд Тривейн шла, считая шаги от одного фонаря до другого. Возле третьего фонаря садилась на чемодан и отдыхала. Хоть чемодан у нее есть — и то слава Богу! А в каждом городе возле автобусной станции есть ломбард… Она узнала об этом, путешествуя по Штатам с мужем.

* * *

В 1938 году в Спрингфилде еще не делали пластических операций. С каким лицом человек родился, с таким он и жил всю жизнь.

Хирург, работавший в городской больнице, сделал для Фрэнсиса Долархайда все, что мог: выкроил верхнюю губу из мягких тканей, залатал квадратным (сейчас это вышло из моды) лоскутком кожи. Подобная операция, разумеется, не превратила ребенка в красавца.

Хирург долго думал и наконец принял правильное решение: не оперировать твердое небо, пока ребенку не исполнится пять лет. Иначе это.

Может исказить черты его лица.

Местный стоматолог вызвался изготовить пластинку, закрывающую небо младенца, чтобы молоко не заливалось в носовую полость.

Полтора года Фрэнсиса держали в спрингфилдском доме ребенка, потом перевели в сиротский приют Моргана Ли.

Приют возглавлял преподобный С. Б. Ломаке по прозвищу Братец Бадди. Он собрал всех мальчиков и девочек и рассказал им, что у Фрэнсиса заячья губа, но они ни в коем случае не должны его дразнить.

Братец Бадди просил детей молиться за Фрэнсиса.