Его повесили на площади Победы - Лев Симкин

«Войдя в село, тотчас расстреливали подозреваемых в партизанской деятельности. Таковыми считались почти все мужчины в возрасте от 16 до 50 лет — так генеральный комиссар Латвии Дрехслер описывал алгоритм карательных операций тем летом в белорусско-латвийском пограничье. — Сразу (за воинскими частями. — Л.С.) шли бригады СД, которые расстреливали всех, кого можно было еще хоть в чем-то заподозрить. Остальным, в большинстве своем женщинам и детям, предстояло пройти так называемую „вторую фильтрацию“. Немощных, отстающих в пути расстреливали…»

Той весной Еккельн участвовал в самой крупной карательной операции за всю историю Великой Отечественной войны. Эта операция имела кодовое наименование «Весенний праздник» («Frühlingfest») и проводилась против партизан Полоцко-Лепельского партизанского края. Под видом борьбы с партизанами гитлеровцы загубили 7011 человек, сожгли немало деревень, захватили для вывоза в Германию 11 тысяч человек, в их числе были дети. Дина Пруслина оказалась одной из 13 детей в возрасте от двух до шести лет, отобранных немцами в апреле 1944 года для передачи в лебенсборнские дома.

Вначале их привезли в Каунас в поместье Тышкевича, где немного подучили немецкому языку, потом на барже отправили в Берлин. Там за них принялись специалисты по измерению черепов и прочим расовым премудростям. Зина селекцию прошла, и ее вместе с другими поселили в доме «Лебенсборна», где они учили наизусть нацистские гимны, им запрещали говорить по-русски, а потом (с новым свидетельством о рождении) отдавали в немецкие семьи. Все они прошли процедуру имянаречения. Как правило, новоиспеченных арийцев называли древнегерманскими именами — Зигфрид, Гудрун, Этельвольф. Дине-Зине досталось имя Зигрид.

…Чудом выжившая Хася (она попала к партизанам) сразу после освобождения Литвы отправилась по следам дочери в Каунас. Безуспешно искала она Дину в течение трех лет, пока та в конце концов не обнаружилась в детдоме под Куйбышевом, куда ее в 1945-м отправили из Германии[13].

До трех лет Рената росла в доме «Лебенсборна». В три года у нее появилась мать. Рената не раз говорила, что так и не простила мать за то, что она отдала ее в «Лебенсборн», хотя пыталась простить.

До 12 лет Рената ждала отца из командировки, выбегала к двери, если кто-то звонил, оставляла для него кусок пирога. Имени отца она долго не знала, мать употребляла в разговорах лишь слово «отец». Когда подросла, узнала от матери, что та забеременела от солдата с «редкой» фамилией Мюллер, что они с матерью не состояли в браке и что отец погиб на фронте и больше не вернется. После этого мать нарисовала ей образ идеального отца, погибшего на войне. Кем он был в действительности, Ренате стало известно в 38 лет.

Мать познакомила ее с одной из четырех сестер Еккельна, у них сложились прекрасные отношения. Он сам когда-то завещал Монике обратиться к его сестрам, если с ним что-то случится. Рената, по словам тети, очень напоминала отца. Энергичностью и упрямством. Эти черты в ее поведении не нравились матери, но она ей все прощала — они напоминали о Еккельне.

Однажды они с матерью присутствовали на вечеринке, где все говорили о войне, о военных преступлениях. Мать молчала. Кто-то из присутствующих спросил: почему вы молчите? Она ответила с вызовом: а почему я должна говорить, я любила и люблю виновного, поэтому и я виновна. Моника хранила верность Еккельну и много лет спустя после его смерти.

«…Бабушка всегда говорит, что дедушка был убит. Не осужден и ни в коем случае не казнен… Он был красивый мужчина, высокий, гордый, ни одна женщина не могла перед ним устоять, когда он был в униформе. Бабушкино лицо при этом сияет». Этот монолог 19-летней Стефании взят мною из книги Петера Сихровски, состоящей из 40 интервью с детьми и внуками известных деятелей нацизма.

Ренату — в числе нескольких детей нацистских преступников — тоже интервьюировал психолог Дан Бар-Он (1938–2008), профессор университета в Беэр-Шеве. «Груз молчания» — так он назвал книгу по результатам своего исследования, вышедшую в 1997 году.

Рената натолкнулась на стену молчания, как и все те, кто пытался хоть что-то узнать. Тысячи архивных записей, касающихся программы «Лебенсборн», были уничтожены, немцы не хотели вспоминать свое нацистское прошлое, ее мать не была исключением. Моника думала, что в концлагерях все было не так плохо, отрицала Холокост. Правда, потом она все же его признала, но утверждала, что в годы войны ничего не знала.

«Мы ничего не знали». Это уже слова другой женщины, ее, так сказать, коллеги — Брунгильды Помзель, секретаря Геббельса. Она верила, что внезапное исчезновение евреев, и в том числе ее школьной подруги Евы Левенталь, объяснялось тем, что их отправили в Судеты для освоения малонаселенных территорий. Только в 2005 году она решила поинтересоваться ее судьбой и выяснила, что ту отправили в Освенцим. Брунгильда умерла в 2017 году в 106 лет, она пережила свою подругу на 74 года.

Сын гитлеровского министра юстиции, генерал-губернатора Польши Ганса Франка, журналист Никлас Франк в 1987 году издал книгу «Отец. Сведение счетов», за которую на него многие ополчились. В ней есть эпизод, как он пытался в детстве выяснить хоть что-то у своей тетки о тех годах и как не получал ответа. «Матери — одна из темных страниц нацистской Германии, — говорит Никлас. — … Немецкие женщины вели себя ничуть не лучше немецких мужчин. А самое интересное — это то, что после войны немецкие женщины умели лучше молчать».

Первое потрясение Рената испытала в 1981 году, когда в Штутгарте вышла книга Гельмута Краусника и Ганса-Генриха Вильгельма «Войска мировоззренческой войны. Оперативные группы полиции безопасности и СД 1938–1942». Оттуда Рената узнала, что под командованием ее отца совершались жестокие преступления. Отыскала одного из авторов книги — историка Вильгельма, говорила с ним. Маргер Вестерман, лично знакомый с этим историком, рассказывал мне с его слов, что Рената говорила о своих переживаниях и о возникшем у нее чувстве ответственности за прошлое. Она работала школьным учителем и хотела дать своим ученикам верное представление об истории.

Стала собирать книги о Третьем рейхе и уничтожении евреев, читать о злодействах отца, делать выписки. До этого все разговоры о Холокосте она воспринимала, как и многие ее сверстники, как американскую пропаганду. Примерно в это время в Германии началось осмысление прошлого, ко многим пришло понимание того, что коллективная ответственность за совершенные в нацистское время преступления лежит на всех потомках живших в то время людей, поддержавших бесчеловечный режим. Тогда же появилось немецкое молодежное протестное движение. Оно сильно отличалось от молодежных протестов в других странах, так как воевало не с абстрактно-фрейдистскими «отцами», это был протест людей, родившихся в войну или сразу после нее, осознавших содеянное их отцами зло.