Сухих соцветий горький аромат - Ирина Зорина

— И я.

Он целует меня чувственно, до дрожи.

— Прощай, — шепчут его губы прямо возле моих губ.

Открыв глаза, я резко подскочила на кровати. В комнате было темно. Из окна лился оранжевый свет уличного фонаря, в котором плавали огромные хлопья мокрого снега. Я взглянула на часы — 3.55. Осторожно, чтобы не разбудить Марка, я села на край кровати и посмотрела в окно. Подхватываемые ветром снежинки кружились возле лампочки фонаря, словно рой беспокойных мошек.

«Конец марта, а до сих пор идёт снег. Странная весна», — подумала я.

Посидев так ещё немного, я взглянула на спящего Марка. Его широкая обнаженная грудь мерно вздымалась и опускалась, спокойное лицо казалось холодным и почти чужим.

«Неужели он тот самый человек, по которому я сходила с ума долгие восемь лет, воспоминания о котором хранила с таким благоговейным трепетом? Неужели он тот самый человек, любовь к которому я пронесла бы через всю жизнь… если бы… Нет, это не он. Того человека никогда не существовало, кроме как в моём воображении».

Я поднялась с постели и тихо вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. В кухне было темно и холодно. Решив не включать свет, я укуталась в толстый плед, залезла на диван с ногами, прижалась спиной к мягкому подлокотнику и уставилась в окно. Моё сердце ныло от тоски — безнадёжной, мучительной, от тоски по человеку, которого я когда-то любила… А быть может, не переставала любить никогда. Я закрыла глаза, и мои мысли возвратились к воспоминанию о недавнем сне, казалось, губы до сих пор хранили след трепетно-упоительного поцелуя, и по коже пробежала дрожь. В соседней комнате заскрипела кровать, послышался шорох, и вновь всё затихло. Я открыла глаза и посмотрела на дверь. Нет, видимо, Марк просто перевернулся на бок. Только теперь я осознала, что от моей безудержной любви к нему не осталось почти ничего, кроме трогательного, будоражащего воспоминания. Ещё совсем недавно я словно сидела у огромного пылающего костра. Огненные всполохи ненасытно лизали раскалённый воздух, согревая моё озябшее тело, обжигая кожу жаркими поцелуями. Сквозь сомкнутые веки сочился мягкий багрово-алый свет. Он то терялся в непроглядной темноте, то вновь вспыхивал с неистовой силой. Я отдавалась этому теплу и нескончаемой сладостной нежности. Но вдруг на меня дохнул ледяной порыв ветра. Мои руки озябли, я прижала их к груди, подалась вперёд, к полыхающему костру, открыла глаза и увидела, что вокруг клубится непроглядная ночь, а под ногами белеет холодная, едкая зола, больше не способная меня согреть.

Иллюзия всегда оказывается прекраснее реальности, а наши иллюзии были слишком неуклюжими, слишком застарелыми, чтобы трансформироваться. Длинными одинокими вечерами целых восемь бесконечных лет подряд мы представляли, как могла бы сложиться наша жизнь, мы мечтали друг о друге, воображали друг друга. Мы придумали жизнь, которой не было, мы придумали людей, которых не существовало. И, наконец, столкнувшись с реальностью, на какое-то время ослепли от долгожданного счастья, от хмельной, безумной любви, от страсти. Но страсть остыла, хмель прошёл, и мы взглянули в глаза друг друга. Мы смотрели долго, всё пытаясь отыскать в обычном человеке то, что было для нас бесконечно дорого — наши фантазии, но они испарились, оставив во рту лёгкий привкус горечи несбывшихся надежд.

— Аня, я должна рассказать тебе кое о чём, — сказала Инга, когда во время нашего последнего совместного ночного дежурства выдалась пара часов свободного времени, и мы уже собирались лечь немного вздремнуть. — Интернатура заканчивается, через несколько дней квалификационный экзамен, и мы, наверное, больше никогда не увидимся. Я могла молчать, честно признаться, я так и собиралась сделать. Ты, скорее всего, никогда ни о чём не узнала бы и, возможно, счастливо жила в неведении, но меня мучает совесть, я должна признаться в том, что натворила, — ошарашенная этими словами я лишь кивнула, разрешая ей продолжить. — Ты, верно, удивлена, что у меня есть совесть и что она меня гложет, ведь я так ужасно поступила с подругой, — Инга горько усмехнулась. — Просто я ввела ей анестезию, предоставив уйму беспочвенных доводов, почему «можно», а не «нельзя». Я нашла причины, чтобы презирать тебя, ненавидеть, чтобы быть с тобой отчуждённой, а затем грубой и нахальной, и это позволило мне сделать то, чего я хотела. Моя совесть в тот момент не должна была мне мешать и беспокоить своим бесконечным «это неправильно» и «так нехорошо, непорядочно». И она не беспокоила. Но, в конце концов, действие наркоза прошло, грёзы развеялись, и, потеряв всё, я осталась один на один с нестерпимой, изнуряющей болью.

Инга замолкла и опустила глаза, собираясь с духом. Я предчувствовала, насколько тяжело мне будет услышать то, что она собирается сказать, мне хотелось защититься, спрятаться, сбежать, но любопытство оказалось сильнее инстинкта самосохранения, и поэтому я, не сдвинулась с места.

— Я любила Сашу с того самого момента, как ты нас познакомила. Это было словно наваждение, я ничего не могла с собой поделать, — проговорила Инга.

— Что?! — от неожиданности и удивления я широко открыла рот и несколько раз глубоко вдохнула, перед тем как смогла произнести ещё хоть слово. — Я даже подумать не могла… Почему ты не сказала мне об этом сразу?

— Я ведь не круглая дура. Для чего бы я стала тебе об этом говорить?

— Мы ведь были подругами…

— Ой, перестань, женская дружба мгновенно исчезает, как только на горизонте появляется мужчина, который нужен обеим. Если бы я тебе рассказала, то сразу же лишила себя возможности отвоевать собственное счастье.

— Вот как ты на это смотришь. Трудно поверить, что человек может быть настолько вероломным.

— Не все люди такие милые и правильные, как ты. Я уж точно не такая.

— Теперь я это вижу весьма отчётливо, — я встала с места и принялась ходить по ординаторской взад вперёд. — Выходит, я рассказала тебе о Марке, а ты использовала его как приманку, чтобы опорочить меня и тем самым попытаться заполучить Сашу.

— Никогда не сомневалась в твоей смекалке, жаль, что смекаешь ты слишком поздно, — насмешливо, с лёгким оттенком ехидства проговорила Инга. — Я сразу поняла, что чувства у тебя остались, и не прогадала, всё вышло так, как я и планировала.

В моей голове вдруг вспыхнуло воспоминание о последней встрече с Сашей и эти его такие непонятные, глупые на первый взгляд слова: «Жаль, что как раньше уже быть не может… Ты не будешь со мной счастлива… Всё изменилось. Дело не в Марке и не в тебе, дело в том, что я подвёл тебя, и теперь ничего нельзя исправить, ничего нельзя изменить». Тогда я не понимала этих слов, но теперь туман начал рассеиваться и меня охватил ужас.

— Только не говори, что ты стала причиной нашего с Сашей разрыва.

Инга посмотрела на меня с жалостью.

— Этого не может быть! Он любил меня, он не мог бросить меня ради тебя! Это безумие! Что ты сделала?

— Он бросил тебя не ради меня, а из-за меня, это разные вещи. Тогда мне казалось, что разницы нет, но я прогадала, поставила на кон всё и проиграла вчистую.