Призрак Канта - Татьяна Устинова

— Интересно, — пробормотал Меркурьев. — Очень интересно. Слушай, Сань, ты куришь?

— Балуюсь иногда. Особенно как поддам!..

— Пойдём покурим, — предложил Василий Васильевич. — Хоть ты и трезвый.

Саня заворочался, как бегемот, выбираясь из-за стола.

— Ну, пойдём, если тебе охота. Девчонки, мы щас!..

Мимо черного рояля с белой балериной на крышке они вышли на высокое узкое крылечко, под затейливый чугунный козырёк.

Вновь зарядил дождь, частые мелкие капли торопливо летели в свете фонаря, и брусчатка сверкала, как отполированная.

Саня вынул из внутреннего кармана «лётной» куртки мятую пачку и сунул Меркурьеву.

— Я не курю, Сань.

— Да ну? А чего тогда звал?

— Там «Кадиллак» стоит, во-он чуть подальше. Мне кажется, на нём Лючия ездит.

Саня смотрел на него, явно не понимая, о ком он говорит.

— Ну, красотка из нашей гостиницы! В мехах ходит.

— А!.. И чего? Пусть себе ездит!

— До этого я похожий «Кадиллак» возле зоопарка видел, когда мы в твою машину садились.

— А-а, — Саня уважительно посмотрел на Меркурьева, немного подумал и заключил: — Не, я не понял. И чего?

— А до этого она нас привезла в город.

— Ты можешь яснее говорить, дядя?

Не отвечая, Василий Васильевич сбежал с крыльца, накинул на голову капюшон и аккуратно выглянул из-за угла. Саня наблюдал за ним. В дождливом полумраке виднелся огонёк его сигареты.

— Нет, отсюда не видно, — негромко сказал Меркурьев Сане. — Номеров не разглядеть! Подожди, я сбегаю, гляну.

— Давай, — махнул рукой Саня.

Меркурьев поглубже натянул капюшон — по всем правилам маскировки, — выскочил на тротуар и побежал в противоположную от «Кадиллака» сторону. Пробежал несколько шагов до кафе-стекляшки, при входе в которую маялся мокрый бездомный пёс. Он порывался войти, когда в стекляшку заскакивали посетители, и не успевал протиснуться в двери.

Меркурьев немного постоял возле кафе, словно прикидывая, зарулить на кружку пива или нет, повернул обратно, перешёл улицу и заспешил — ни дать ни взять, работяга возвращается домой после трудового дня!

За спиной послышалась ругань — охранник выдворял мокрую дворнягу, видимо, прорвавшуюся внутрь.

Меркурьев вздохнул.

С его точки зрения, ничего не было и не могло быть хуже на свете, чем нищие старики, брошенные дети и бездомные собаки.

Отворачиваясь, словно от дождя, он проскакал мимо белой машины, ещё раз оглянулся, дошёл до перекрёстка и по другой стороне вернулся обратно.

— Ну? — с крыльца спросил Саня.

— Её машина, — Меркурьев откинул капюшон и стряхнул с него воду. — И сама там.

Саня подумал немного.

— И что это значит?

— Это значит, ей что-то от нас надо. И она не хочет выпускать нас из виду.

— Может, у неё мать в соседнем доме живёт?

— А в зоопарке отец служит привратником, — поддержал его Василий Васильевич. — Говорю тебе, это неспроста!

Мокрый пёс, оглядываясь, бежал по противоположному тротуару и через дорогу свернул к ним.

— Как это они под дождём бегают, — как юный натуралист поразился Саня. — И на снегу лежат. Не холодно им.

— Да может, холодно, — возразил Меркурьев. — Они нам не говорят. А мы не спрашиваем.

Мокрый пёс сделал круг по двору, задрав голову, посмотрел на мужиков и стал забираться по ступеням. Он был совсем небольшой, с нелепыми ушами, слишком большими для острой морды и кургузого тела.

Саня щелчком отправил сигарету в урну, — она описала дугу и точнёхонько попала куда надо, — неожиданно присел на корточки и погладил пса по башке. Тот смотрел вопросительно.

— Вась, — произнёс Саня озабоченно, — ты тут постой, не отпускай его. Уличные, они все бестолковые, утечёт, и всё!.. А я схожу мясца принесу.

И скрылся за стеклянной дверью. Меркурьев остался наедине с мокрой собакой. Пёс настропалил свои дурацкие уши и смотрел вслед Сане.

— Он пошёл за мясом, — объяснил Василий Васильевич, ругая себя за то, что брезгует его погладить. — Сейчас принесёт, хоть сыт будешь.

Пёс переступил короткими мохнатыми лапами и настропалился ещё больше.

— А когда сыт, — от неловкости и стыда перед ним за только что съеденный борщ, тёплую куртку и сухие ноги продолжал разглагольствовать Меркурьев, — жить сразу легче.

Потом они некоторое время стояли молча. Когда за переплётом стеклянных дверей показался Саня, пёс неожиданно вильнул хвостом.

В руках у Сани была тарелка в фарфоровых завитках, а на ней приличный кус жареного мяса, кое-как накромсанного.

— Вот, — сказал Саня, присел и поставил тарелку перед псом. — Ешь. Только что сготовили.

— Это твоё, что ли?…

Пёс недоверчиво посмотрел на тарелку, а потом — по очереди — на обоих мужиков.

— Пошли, — Саня потянул Меркурьева за куртку. — Видишь, он стесняется.

И втащил Василия Васильевича внутрь. Тот шёл и всё время оглядывался.

Пёс на крыльце жадно ел, встряхивая ушами, ходили подведённые бока.

Они сняли куртки, пристроили их на вешалку возле рояля и вернулись за стол.

— Куда ты мясо поволок? — тут же спросила Кристина. — Только принесли!..

— Да так, — неохотно сказал Саня. — Ну что? Делать-то чего станем? Сухари сушить?

— А что ты будешь есть? — не отставала Кристина. — Хочешь, я тебе свою котлету отдам? Или давай пополам!

— Давай, — согласился Саня, и они принялись за котлету — по очереди.

Василий Васильевич смотрел на них во все глаза.

Что-то явно не сходилось у него в голове, делилось на странные части, как неравенство Бесселя. В первый раз увидев Саню, он заключил, что перед ним самая обыкновенная свинья, каких в последнее время развелось великое множество, — пьющая, жрущая, нахрапистая. Люди должны держаться от них подальше, свиньи не разбирают, что есть, где спать, и могут нагадить!.. От них много мороки и грязи, с ними нет никакого сладу. Все части уравнения сходились.

Потом началось странное: Саня вполне по-человечески страдал, когда друг свалился с маяка, потом он оказался в обществе Кристины, а сейчас на крыльце пожалел никчемную собаку — и не просто пожалел, а накормил!.. Теперь никакие части не сходятся, да и уравнения нет, а есть как раз неравенство!

— Там, под липами, Лючия, — проинформировал он тех, кто не участвовал в вылазке. — Она и возле зоопарка была, я видел ее машину. Выходит, она за нами следит. И её очень интересует твоё кольцо, Крис.