Призрак Канта - Татьяна Устинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Василий Васильевич очень удивился. Он всё ждал мистики, чудес, превращений — например, полез Саня в ящик стола покойного Ванюшки, а оттуда на него выскочил единорог или варан! Такой прозы жизни — переделанного договора, — Меркурьев не ожидал.
— Вы приехали в нашу гостиницу подписывать договор с Виктором Захаровичем?
— Так точно.
— Договор был у вас с собой?
— Ясный-красный.
— На кого он был оформлен? На вас обоих?
— Да на фирму нашу, говорю же!.. Нормальный договор на покупку недвижимости, стандартный.
Меркурьев подумал немного. Мура отпила ещё наливки. Занятно было наблюдать, как она пьёт спиртное из крохотной хрустальной стопки — маленькими чопорными глоточками вместо того, чтоб опрокинуть одним махом.
— А в столе ты нашёл совершенно другой договор на покупку этой же недвижимости?
— Я те о том и толкую, дядя.
— Покупателем выступал твой друг Ванюшка — сам по себе? А кто продавец? Виктор Захарович?
Тут Саня улыбнулся. Лицо у него разгладилось, на щеках заиграли ямочки.
— Вот ты прям в корень смотришь, дядь!.. То-то и оно-то, что ни фига не Захарыч.
— А кто? — спросила Мура.
— А хрен знает! Никто. Договор переделанный на Ванюшку. А продавец вообще не указан, нет его. Словно он сам не знал, кто продаёт, но покупать один собрался, без меня.
Василий Васильевич ещё немного подумал.
— И чем это можно объяснить?
Саня опять уставился на скатерть.
— Без понятия. Только чего-то он задумал, дружок мой. А чего, не понимаю я.
— Получается, что Ванюшка, — заговорила Кристина, — или вообще не собирался тот, первый, договор подписывать и заготовил рыбу второго, или знал, что подписание не состоится. Вопрос — что именно он мог знать?
— Суть в том, — подхватил Саня, — что мы с ним все дела на двоих делали, и никаких секретов друг от дружки не имели. А теперь получается, что он имел и меня за нос водил, что ли?… Или чего?…
Василий Васильевич пожал плечами.
— Может, и водил, только непонятно зачем. Особенно если у него в договоре продавец не указан!.. Ну, переделал на себя, и дело с концом, но он продавца не стал вписывать!
— Во-во.
Принесли еду, и все накинулись на неё, словно три дня не ели.
Странное дело, думал Меркурьев, хлебая огненный борщ и заедая его чёрным хлебом с чесноком и салом. С одной стороны — Кант, Бессель и прочая невозможная бессмыслица. С другой — переделанный договор и пропавшее украшение, сплошная проза жизни. Как всё это совместить?
Допустим, все верят в существование Полинезии, хотя мало кто видел её собственными глазами, но не верят в то, что видят и слышат сами, — парадокс, и об этом можно подумать на досуге перед камином, но при чём тут убийство? Человек погиб здесь, а не в придуманном мире духов, и договор — штука материальная, и перстень с изумрудом тоже!..
— Хорошо, — сказал Меркурьев и вытер салфеткой вспотевший от борща лоб. — Ванюшка переделал договор. А тот, первый, который вы привезли с собой, где?
— У меня в портфеле, где ему быть!.. Его теперь тоже переделывать надо, только обратно на меня, потому как нет больше Ванюшки.
— Это правильное заключение, — одобрил Меркурьев.
— Вот как теперь понять, что Ваня задумал? — спросила у него Кристина. — Мы не знаем, да, Сань? Может, его из-за этого второго договора и столкнули с маяка! Хотя Саня считает, что он сам упал. А я считаю, что не сам!
— И я считаю, что не сам — согласился Василий Васильевич. — Мы с Мурой так оба решили.
— Мать вашу за ногу, если его столкнули, я должен найти убийцу! — вскричал Саня и положил ложку. — И покарать.
Василий Васильевич передразнил:
— Покарать!..
Некоторое время они молча ели, Саня сопел и шевелил лицом.
— А что за история с твоим камнем, Крис? Почему это тайна за семью печатями и её никто не может рассказать?
— Такой уговор, — пояснила Кристина. — Такой порядок. Это не я придумала, так задолго до меня установилось. То, что он пропал, ужасная беда, и дело не в том, сколько он стоит.
Василий Васильевич отдал официантке пустую тарелку, положил локти на стол, подпёр подбородок ладонью и попросил душевно:
— Может, уже расскажешь? Сейчас самое время.
Кристина огляделась по сторонам, словно желая убедиться, что никто не подслушивает, но в зале, кроме них, никого не было — как по заказу.
— Слушайте. Этому камню шестьсот лет.
— Что-то больно много, — заметил Василий Васильевич, и Мура на него шикнула.
— На самом деле, наверное, больше. Никто не знает, когда и кем изумруд был добыт и особым образом огранён. Но известен он со Средних веков. Он охраняет женщин.
Меркурьев поперхнулся клюквенным морсом.
— Каких женщин? Как охраняет?
Кристина помедлила, словно искала слова.
— В Средневековье женщин пытали и жгли. Считалось, что церковь так борется с ведьмами. На самом деле, нам трудно себе представить… масштабы той борьбы. Их же сожгли не сотню и не две. В Европе их жгли тысячами на протяжении нескольких столетий.
— Да ладно, — сказал Саня.
— Да не ладно! — Кристина посмотрела на него презрительно. — Я изучала вопрос! Даже в Ленинку ездила, там всякие инкунабулы хранятся.
— Это чё такое?!
— Ну, книги, книги!.. Есть такой «Маллеус малефикарум», «Молот ведьм», его знает всякий историк, изучающий Средневековье. Эту книгу написали два просвещённых немецких монаха — Инститор и Шпренгер, кажется. Она огромная, эта книга, чуть не полметра толщиной. В ней описаны пытки. Как нужно пытать женщину, чтобы она созналась, что состоит на службе у дьявола. Просто так сжечь нельзя, тогда не удастся изгнать дьявола, нужно непременно пытать, и чем страшнее, тем лучше.
Саня моргнул.
— Там описаны признаки, как отличить ведьму. Ну, во-первых, она должна быть красива. Во-вторых, умна и хитра. Ну и так далее. И они так старались, что за несколько столетий истребили почти всех красивых и умных женщин. Те умерли в страшных мучениях.
— Слушай, — вдруг сказал Саня. — А я-то думаю, чего это бабы в Европе страшнее атомной войны?! Просто всех красивых повывели, оказывается!..
— Пытки, написано в «Молоте», должны быть страшнее десяти смертей, только тогда они будут действенны. Главное, пытали просто так — мучили ради мучений. Никаких тайн не выпытали, просто потому что их не существовало.
— Твой изумруд тут при чём? — грубо спросил Меркурьев, у которого разыгралось воображение.