Сестры Шанель - Джудит Литтл

и поведать ему историю, которую выдумала Габриэль, про старых тетушек в деревне. Только не ему. Я откровенно рассказала о нашей матери, о том, как Альбер бросил нас, об Обазине, о сиротском приюте и монахинях, пансионате в Мулене.

И о Виши.

– Иногда мне кажется, что я не принадлежу ни одному общественному слою. Класс, в среде которого я родилась, меня отталкивает, считает заносчивой, просто потому что я пытаюсь совершенствоваться. А сильные мира сего не хотят меня принять как раз из-за сословия, в котором я родилась. Я – промежуточное звено.

Он на мгновение задумался.

– Я человек, родившийся в пампасах, среди лошадей и бескрайних горизонтов, посланный учиться в Англию, где меня считали южноамериканцем и чужаком. Затем я вернулся обратно в Аргентину, где меня стали считать англичанином и чужаком. На самом деле я не принадлежу ни той, ни другой стране. Видишь ли, Антониета, ты не одна такая. Мы оба где-то посередине.

Существовало еще одно промежуточное звено, которое он не упомянул: брак, скрепленный на бумаге, но не в сердце, своего рода чистилище между раем и адом.

Мы говорили о наших призраках. Мои призраки. Его призраки. Его отец. Его жена. И всегда между нами чувствовалось притяжение, словно невидимая нить связывала нас. В какой-то момент нашего разговора он заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос, отчего я потеряла мысль. Когда я рассказала ему о Джулии-Берте, он коротко пожал мне руку.

Ночь закончилась, как обычно, поцелуем в щеку, и я снова ушла в свой мир. Пространство между нами все еще было огромным, а наши чувства заперты на замок.

ПЯТЬДЕСЯТ ОДИН

В следующую субботу я увидела Лучо на игре в поло в Булонском лесу, куда пришла с Габриэль и Эдриенн посмотреть матч и заодно показать шляпки Chanel Modes.

Лучо был в центре внимания, все замирали, когда он направлял своего коня к мячу, стремительно мчась по полю, опережая остальных. После окончания состязания и вручения трофеев игроки смешались с толпой. Лучо намеревался поговорить о своих лошадях, и я видела, как он беседовал с группой мужчин. Но к нему подходили и женщины. Красивые женщины, которые хлопали ресницами, кокетливо наклоняли головки и улыбались. Меня внутри словно скрутило узлом. Конечно, у Лучо были любовницы. Он не святой. И он очень привлекательный мужчина. Я твердила себе, что меня это никоим образом не касается.

И все же облегченно вздохнула, почувствовав наконец его руку на своей и услышав шепот, щекочущий ухо:

– Антониета.

На мгновение он снова стал моим.

Казалось, я вижу его повсюду. В воскресенье днем он был на ипподроме, где Эдриенн, Габриэль и я наблюдали за участвующими в скачках лошадьми Этьена и Мориса. В перерыве между заездами Лучо покинул ложу джентльменов и присоединился к нам, его глаза задержались на мне, прежде чем он поклонился, приветствуя меня.

– Они быстрые, но слабые, – сказал он, когда чистокровные лошади пронеслись мимо; их топот заглушило биение моего сердца. – Криолло не так быстры, но более выносливы. Я думаю, что французская армия оценит их.

– Люди увидят, что аргентинские лошади – лучшие в мире. – Я улыбнулась.

– Они близки к этому. А ваши шляпы?

Я посмотрела на трибуну для дам, предназначенную для жен членов Жокейского клуба – у мужчин была отдельная секция, куда они могли приводить своих дам, – это было похоже на взрыв фруктов и цветов. Но на некоторых самых смелых женщинах были шляпы, выделявшиеся своей строгостью, соломенные канотье с одной лентой, широкополые шляпы с эффектным бантом.

– Здесь есть несколько «Шанелей», – ответила я с гордостью.

Как раз в этот момент мимо прошла дама. В начале недели она посетила бутик и долго болтала со мной о благотворительном чаепитии, который устраивала, чтобы собрать деньги для бедных. Она жаловалась на некую мадам Ф., которая назначила такую же акцию в то же самое время. Я внимательно слушала, а дама говорила и говорила, беспокоясь, что ее приглашенные выберут другое мероприятие: на карту была поставлена ее социальная репутация. Я попыталась успокоить клиентку, заверив, что все покупатели нашего бутика твердо намерены посетить ее, и она, казалось, испытала облегчение и благодарность. Возможно, мне не стоило удивляться, что здесь, на ипподроме, ее глаза смотрели сквозь меня, как будто она понятия не имела, кто я такая.

Лучо заметил, как я нахмурилась.

– В чем дело? – спросил он.

Я осторожно кивнула в сторону женщины:

– На ней шляпка от Chanel Modes, которую я помогла ей выбрать. Она только что прошла мимо, вообще не обратив на меня внимания. Такое случается и с Габриэль. Это дамы из светского общества… Они приходят в бутик, доверяются нам, но никогда не будут иметь с нами ничего общего. Они проходят мимо, будто мы невидимки.

– Невидимки? – переспросил он. – Ты действительно так думаешь?

Мне вдруг стало неловко. Я кивнула:

– Да.

Он указал на трибуну для дам:

– Все эти женщины, включая даму, которая прошла мимо, – они могут вести себя так, как будто не видят вас. Но опровержение – на их головах. Вы указываете, что им носить. Вы имеете на них влияние. Сильное влияние. Они просто не хотят этого признавать, – усмехнулся он. – Считаю, они остались в дураках. – Он наклонился ко мне, теперь его лицо было серьезным, а голос искренним. – Я восхищаюсь тобой, Антониета.

– Восхищаешься? Мной? – удивилась я.

Он сделал еще шаг и взял меня за плечи, его лицо было совсем близко.

– Да, – произнес он так решительно, что я совсем растерялась. – Есть смелость в том, чтобы не позволить миру сказать тебе «нет». Выстоять перед теми, кто склонен тебя отвергнуть. Трудно убедить других ценить нечто близкое вашему сердцу, но чуждое для них. Это требует решимости, настойчивости, энергии.

Как его лошади, подумала я.

Прошло мгновение, он убрал руки, но я чувствовала их до конца дня.

На следующее утро в бутике я отвела Габриэль в сторону.

– Я хочу тебя кое о чем спросить, – неуверенно заговорила я. – Насчет Лучо.

– Да? – Она с интересом приподняла брови.

– Наши звезды продолжают пересекаться. Должна же быть какая-то причина, не так ли?

– Я думаю, ты слишком большое значение придаешь причинам. Ты ждешь кого-то, возможно, даже несуществующего. Лучо здесь. Почему бы не жить сейчас, Нинетт, в настоящем? Никто не знает, что произойдет в будущем. Разве что цыгане.

В обеденный перерыв я уговорила сестру отвести меня к старой гадалке, обитавшей на окраине Марэ. Когда старуха